прочих ревнителей заведенного порядка, потому что он опять выбивался из колеи.
Местечко действительно оказалось но соседству: узенький глухой переулок, с обоих концов отгороженный гранитными надолбами, чтоб машины не ездили. Лучше бы его перегородили забором, чтоб и не ходил никто. Может, тогда на одну смерть стало бы меньше. И не прервалась бы ниточка, как говаривал Федот Евграфыч — на тихих-то зорях.
Как на грех, переулочек устилала булыжная мостовая, слишком еще добротная, чтобы надеяться на приличные отпечатки. Зато и блюстители, собирая останки, постарались здесь хуже обычного, так что впечатлений все же хватало. И Вадим насмотрелся на такое достаточно, чтобы понять: не то. Совсем не то, нет. В прежних смертях, особенно в двух последних, ощущался удалой размах, ярость стихии, звериная страсть, чудовищная мощь. Тамошний разгул возмущал, ужасал, но и завораживал, точно пропасть. А тут что? Злобствования импотента, трусливая месть извращенца, — и вызывало это лишь омерзение, желание раздавить поганца, словно паука. Впрочем, не исключено, поганцев было несколько если верить следам. Впечатление, будто три-четыре осатанелых придурка растащили жертву на части, чтобы потешиться всласть — каждый над своей. И прикрывались они тенью истинного мясоруба, вполне обходившегося голыми руками.
Сломанным прутиком Вадим осторожно перевернул пару-другую неубранных ошметков, оглядывая с разных сторон. Да, тут не рвали плоть, а рубили — топором или тесаком. Или мачете, если товарищи с Кубы.
— Тебе не противно? — содрогаясь, спросила Юля. — Пошли отсюда!
— Говорю же, надо, — со вздохом откликнулся Вадим. — Подожди возле машины, ладно?
— Вот еще! А если Он… бродит?
— Не бродит, не бродит — успокойся. И вообще, это не Он.
— А кто? — немедленно осведомилась девочка.
— Они.
— Еще лучше!
— Поверь на слово — лучше, — усмехнулся Вадим. — Во всяком случае для нас. Что я повидал вчера лучше б я этого но видел!..
— И вот так ты копошишься на каждом разделочном участке, смакуешь подробности? — с брезгливостью допытывалась она. — Ведь только вчера это жило!
— Я лишь хочу разобраться.
— Зачем? Опыт перенимаешь?
Вадим еще оглядел весь участок от стены до стены, от одних надолб до других. Нет, здесь и впрямь нечисто: выбивается из ряда. Возник новый фактор?
— Всю картинку смазали, гниды, — сказал он с досадой. — Только что-то забрезжило…
— Ну ты фрукт! — возмутилась подружка. — Хотя б для приличия пожалел несчастную девицу!
— Что ей до моей жалости — теперь? Прочих бы уберечь… Ладно, — вздохнул Вадим, — поехали.
Но и в машине Юлька не отвязалась.
— Не понимаю, — заявила она, — как можно смотреть на это с таким равнодушием?
— С выдержкой, — поправил Вадим. — Отстранение. «Учитесь властвовать собой» — если больше некем.
— А по-моему, тебе это даже нравится!
— Хорошо, пойдем от противного, — терпеливо сказал Вадим. — По-твоему, я сволочь?
— М-м-м… скорее нет, чем да, — ответила вредная малявка, словно бы колеблясь.
— Тогда, может, дурак?
— И тут имеются сомнения.
— Стало быть, кой-чего соображаю, а козней сверх обычного не замышляю, правильно? Так почему не допустить, что я преследую благие цели и при этом не слишком путаюсь в средствах?
— Но может, ты больной? — предположила Юля.
— И много ты видела таких больных?
— Я ведь еще не старая, а жизнь бывает длинная…
— Вообще, ежели по уму, меня следует изолировать, — признал он. — Не потому что опасный, а что заразен. Вдруг и ты пойдешь окольными тропами?
— А по-твоему, какими я хожу?
— По-моему, извилистыми. Это другое. И не столько ходишь, сколько тебя водят.
— От вАдимого слышу! — обиделась девочка и тут же пожаловалась: — Думаешь, мне легко жить? Выть же хочется с тоски! Я охотно пошла б на курсы, набрала бы преподов… Только где же все это: курсы, учителя? Если и обучают, такой ерунде! Не учеба — дрессура. Натаскивают, натаскивают… На гейшу, что ли, готовят?
— Ты как те малые народы, которые Большой Белый Брат брал на содержание, — заметил Вадим. — У нас или в Америке. Знаешь, что с ними делалось?
— Чего?
— Спивались или пускались в прочие тяжкие. Вот как ты сейчас.
— Чего не сделаешь со скуки!..
— Скучно тебе? — переспросил Вадим. — Ай-яй… Что будем делать? Конечно, я понимаю: если человек — размазня, принудить его к чему-то можно лишь дубиной. Но мне ведь и себя не просто гонять, а чтоб приняться еще за другого!.. Ну оглянись, Юленька: вокруг столько занятного! Надо только убрать шоры и немножко себя заставить, чтобы не болтаться… по течению.
— К дьяволу всех БББ мира, но почему у меня нет хотя бы старшего брата? Или сестры?
— По-моему, в Крепости их переизбыток.
— Мудрые предки, заботливые родичи — где это все? — горько вопрошала девочка. — Пошло в утиль вместе с книгами? «Живу я, как поганка…»
— Видел, как ты живешь! — хмыкнул он. — Одних тивишных программ, наверно, с десяток, и все такая мура! А прочего сколько? Хочешь что-нибудь сделать, спихни лишнее в шкаф, с глаз долой, и поупирайся лбом в проблемку — ну хоть какую!..
— Тебе помогает? — не поверила девочка.
— Представь, да. Хотя в моем шкафу тебе станет тошно.
— Стошнит? — подхватила она, развеселясь. — Наверно, складываешь туда шматочки, собранные по таким вот боенкам, — вроде коллекции, да? Как раскроешь, так в нос и шибает!
— И кто из нас больной? — Вадим содрогнулся, невольно вообразив такую картинку во всех красках и запахах. — Шутки шутками, но ты ведь вправду пытаешься раскопать во мне мерзость — зачем, чтобы уравнять с собой? Тогда чего за меня держаться?
— Глаза у тебя красивые, — решила подольститься Юлька.
— Это потому, что глаза — зеркало души, — пояснил Вадим. — А что можно разглядеть в твоих? Скуку, пустоту, зависть? Ни цели, ни смысла.
— Суду все ясно, — объявила девочка, снова обидевшись. — Ты меня ненавидишь!
— Ага, — подтвердил он. — За высокий уровень жизни — как русские Америку.
Против охоты Юля хихикнула и на время оставила Вадима в покое — может, потому что ни на чем не умела задерживаться подолгу.
Резвый «бегунок» вскоре доставил их на окраину, почти к самой границе города. Места были заброшены и посещались редко, хотя какие-то Крепостные интересы здесь еще сохранялись. Не то чтобы посещения возбранялись, но, как и в Центре, придирки блюстителей достигали тут апогея, а кому охота нарываться? Впрочем, на личный транспорт опасность не распространялась, да и не встретился им ни один страж порядка. Может, и эти уже перестали навещать здешние пустыри?
3. Жить становится веселей
