состояла из особенного люда. Оказывается, не один Вадим ломал голову над живучестью местных порядков — впрочем, снаружи о них знали еще меньше, так что и здесь нечего было рассчитывать на подсказку. Выходит, одними наблюдениями не обойтись? Господи, куда же копать, в какую сторону? О вдохновение, приди!..
Черта с два оно придет, угрюмо ответил себе Вадим. Это как в анекдоте: «Уехала навсегда. Твоя „крыша“». Толку с того, что когда-то ты видел людей и события насквозь! Теперь все заволокло туманом, дар утерян, а ты даже не успел обзавестись достаточным авторитетом, чтобы податься в Управители или крутари. Впрочем, сейчас это непросто и для авторитетных. И слава богу, что меня туда не тянет, — значит, не безнадежен. А куда? Господи, чего ж я спал столько времени!..
«Это только кажется много: двенадцать лет, — подумал Вадим. — На самом деле пролетает со скоростью турбореактива».
Со вздохом он прикрыл шкаф, как и всегда решив с этим повременить. Затем накинул на плечи рубашку и обреченно направился к выходу. Двухтысячное искушение святого Вадима. Колобок, колобок, куда ж ты катишься?..
2. Поднебесные соседи
Верхний этаж отделялся от прочих добротной дверью, вдобавок обитой дерматином, но для Вадима это не стало препятствием: сегодняшний код замка был указан в записке. А следующая дверь, в квартиру, оказалась и вовсе не запертой: видимо, его засекли еще на подходе к дому, — трогательная деталь. Старая дружба не ржавеет?
Вадим вступил в просторную сумеречную прихожую, у порога сбросил шлепанцы и по ворсистому покрытию неслышно прошел в гостиную. Здесь уже все было готово к приему: свет приглушен, музыка запущена, столик уставлен деликатесами — вплоть до забугорных. А возле камина, на шикарной медвежьей шкуре, возлежала красивая женщина в лакированных туфельках и цветастом халатике, почти целиком открывавшем ее длинные гладкие ноги и поразительно пышную грудь. Золотистые кудри рассыпались по белым плечам, на щеках играл легкий румянец, в ложбинку между грудей стекали каскады сверкающих ожерелий. Подобные же каменья мерцали всюду — в ушах, на пальцах и запястьях, даже на лодыжках, а обрамлявший их металл тихонько звенел при движениях. К несчастью, Вадим слишком хорошо знал, что и шкура, и драгоценности, и пышная грудь, и роскошные волосы, и даже румянец — сплошная подделка. Ноги, впрочем, настоящие, как и то, что между. Настороженно он повел чуткими ноздрями и покачал головой. Как сказано в одном давнем фильме: «Здесь пахнет развратом». Точней, его предвкушением.
— Ва-адик, — пропела женщина, — сладкий мой!
Голос у нее был глубокий, бархатистый, богатый модуляциями, но тоже слегка фальшивый, словно и здесь она не переставала играть.
— Ты сохранил для меня немножко сил, а, котик? — с улыбкой спросила женщина, рассеянно дергая поясок, и без того едва выдерживавший напор грудей. «И тогда он сказал: нет», — вспомнился Вадиму другой фильм. И вправду бы отказать: сразу и навсегда, — поставить условие наконец! Куда она денется?
— Там видно будет, — отозвался он. — Да сядь ты нормально, Алиска, не буди зверя, — что за манера?
Кстати, имя вполне подходило хозяйке, ибо лицом она напоминала юную Серебрякову, прославленную автопортретами. Разве только рот великоват — зато чувственней!..
Непроизвольно Вадим покосился на стену. Великолепная старинная гитара висела на прежнем месте, и, судя по всему, с последнего визита никто ее не трогал. Черт бы побрал нынешнюю моду на антиквариат! Раньше хоть что-то можно было достать.
Хозяйка понимающе хмыкнула и, не вставая, протянула в сторону ногу — выключить каблучком магнитофон. Вадим прищурился: халатик оказался единственной ее одеждой, если не считать украшений. Впрочем, разве могло быть иначе? Еще не худший вариант, учитывая, что среди домашних униформ у нее числилась ременная сбруя, утыканная по узлам стальными шипами. И понимай это, как хочешь.
— Потренькай малость, — предложила Алиса с той же двусмысленной улыбкой. — Ну рlе-ease, hоney!
— Sunny, — буркнул он. — Не в свои — не садись.
Продолжалась их старая игра в совращение. Пока Вадим ускользал: роль приходящего любовника его не прельщала, — но часто на грани фола, уж очень заманчиво умела подать себя Алиса. И даже сейчас, после тяжелого дня, Вадим ощутил в ладонях зуд: захотелось рвануть края халата, чтобы лопнул наконец поясок и заколыхалась, вырвавшись на оперативный простор, обильная жадная плоть.
— С огнем балуешь, — предупредил он. — Смотри — допрыгаешься!
Засмеявшись, Алиса живо села, подтянув колени к груди, и раздвинула ступни — ну, это уж чересчур!.. Поежась, Вадим снял со стены драгоценный инструмент, предусмотрительно отступил к креслу и тихонько заиграл, лаская пальцами струны.
— Как твои дела? — поинтересовалась Алиса. — Все так же?
Он рассеянно кивнул, слушая гитару. Конечно, нынешняя электроника — это ух! — но ведь и предки понимали толк в красоте, разве нет? Какие тона, господи…
— Не надоело? — спросила Алиса. Он помотал головой, не отвечая, взволнованный встречей с гитарой, словно с прошлым. Странно, я еще не разучился быть сентиментальным.
— Помнишь о моем предложении? Пора решаться, Вадик!
Так же молча Вадим усмехнулся. Алиса работала на Студии всего лишь диктором, но имела влияние до самых верхов — не хотелось думать, за какие заслуги. Но вот с чего ей вздумалось перетаскивать туда Вадима?
— И блат здесь ни при чем, не выдумывай! — добавила женщина, будто подслушав его мысли. — Просто Студия наконец отстроена и готова принять под крыло всех, в ком тлеет божья искра.
— «Алло, мы ищем таланты»? — хмыкнул он. — Будете пестовать и ростить их с пеленок?
— Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого, — с гордостью подтвердила Алиса. — Ты бы видел Студию — это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!..
— Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра «до самых до окраин», чтобы придушить ростки, сколько-нибудь взошедшие над «грязью».
— Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди — раньше они по всему Союзу гремели!..
— Раньше-то — да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте — чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки!
— Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссера…
— Ну как же: сам Банджура, Вениамин Аликперович, — главный громовержец! Вадим рассмеялся. — Уж он приголубит!..
Старичок сей и впрямь прославился неуемной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодежи с особенной теплотой.
— Не понимаю твоего упрямства, — с досадой сказала Алиса. — Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами — чего ж ты кочевряжишься?
На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил — с такой даже можно было дружить.
— Мне — с вами? — удивился он. — Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на нее не могу, не то что делать!
— Во-первых, это не мякина, — возразила Алиса. — По крайней мере, не все. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе… — Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила:
— Но ведь попробовать можно?
— Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться — даже за твои
