С достоинством Кира развернулась — сзади ее наряд впечатлял еще больше, что было подмечено классиком. А может, и читала, подумал Вадим кто знает? Или видела — одну из экранизаций. Как же пропустить такой эпизод!
— Да, — разглядывая себя в зеркале, заметил Тим, — с возрастом волос на теле становится все больше, а вот на голове — меньше. Сползают, что ли?
— Матереешь, — откликнулся Вадим. — Готовишься к трудной зиме.
— «Зиме» — в переносном смысле? — уточнил Тим и вздохнул: — Старость, старость… Скоро и на женщин у меня будет подниматься только шерсть. Биноклем, что ли, обзавестись?
— Домкратом, — сказал Вадим, прислушиваясь к себе. Отчего-то на душе было скверно — отчего? Себя он знал: без причины расстраиваться не станет. Только причину не сразу сыщешь — тем более иной раз она таится в будущем, опережая собственное следствие. И к чему готовиться теперь? К засаде прямо на дому?
В общагской квартирке Вадима действительно поджидали, однако никакие не Шершни, а вполне легальные сыскари, знакомые по недавней заварушке у соседей. Немудреное его имущество, судя по всему, они уже перетрясли и теперь от нечего делать глазели по тивишнику утреннюю программу, в точности повторявшую вечернюю. Мысленно Вадим поздравил себя, что не поленился самое предосудительное перетащить на новую базу.
— Бог в помощь, парни, — сказал он, озирая комнату в поисках Жофрея. — Я не помешал? А то ведь могу зайти и позже.
— Юморист, да? — проворчал старший сыскарь, упитанный и низкорослый, с покатыми округлыми плечами и выпирающим животом. — Умный очень? Позже он зайдет — щас!
— А котяра твой сбежал, ага, — сообщил второй, высокий и худощавый, однако похожий на первого, точно младший брат. — Фр-р-р в окно, потом на дерево — только и видели!.. Нарушаем помаленьку, брат жилец?
— Какой котяра? — преувеличенно удивился Вадим. — Наверно, в окно и забрался — пока меня не было.
— Может, и окно сам открыл? — поинтересовался молодой. — Тоже, видно, умник — в хозяина.
— А вот насчет окон указа не было, — возразил Вадим. — Ненаказуемо.
— Еще и грамотный, — заметил старший. — Во жильцы пошли — лучше нас права знают, так и шпарят!..
— За знаниями, что ли, пришли? Так это надолго.
— Грамотный, точно, — гля!.. Ну, тебе щас роги обломают, готовься.
— Уж не вы ли?
— Зачем мы, — вступил младший, — расследователь! Он тоже ба-а-альшой любитель языки чесать. Вот ему пой чего хочешь.
Вадим насторожился, теперь забеспокоившись всерьез.
— А в чем, собственно, дело? — спросил он. — Что-нибудь стряслось?
— Стряслось, вот именно, — усмехаясь, подтвердил сыскарь. — Еще как!.. Подружку твою замочили — до сих пор по частям собирают. Уж не ты ль постарался, умник?
— Кого? — выдавил Вадим сквозь сведенное горло. — Имя — как?
— Конечно, у тебя их девать некуда — первых-то городских краль!
— Алиса?
— Ну! — обрадовался молодой. — А я уж думал, как с котом будет: «первый раз слышу». Весь город ее знает, а ты вроде и тивишник не смотришь… Пошли, что ль? Расследователь заждался.
— Только переоденусь, — бесцветным голосом сказал Вадим. — Не идти же к нему вахлаком?
— Спокойный — гля! — заметил старший. — Всё ему пофиг. Видно, не впервой, а?
Промолчав, Вадим распахнул шкаф, тоже, кажется, перетрясенный до самых глубин, быстро поменял одежду, вяло сожалея, что душ принять ему точно не дадут, и всеми силами стараясь не сорваться в слепую ярость, совершенно бесполезную сейчас, даже опасную. Алиса, ах Алиса! — стучало в голове. Как же я тебя упустил? Должен был предотвратить, должен!.. хотя бы пришлось разорваться.
Затем его сопроводили в квартиру Марка, где, к счастью, уже не оказалось упомянутых сыскарями «частей», зато хватало свеженашлепанных и едва подсохших бурых пятен, — по коврам, стенам, даже на потолке. Однако Вадим уже взял себя в руки, надежно отстранившись, и фантазии воли не давал: смотрел на это именно как на пятна. Пока хватало иных забот, а переживать будем потом — если позволят.
Расследователь скромно притулился на кухне, отгородясь от входа столом, и сосредоточенно строчил отчет, обложившись листками экспертов. Завидев Вадима, он произнес зловещее: «Ага», — с готовностью отложил перо и указал задержанному на стул, установленный по центру комнатки. Вадим молча сел, стараясь не терять из виду обоих сыскарей, притормозивших возле двери.
— Стало быть, вы и есть тот самый Вадим Александрович Смирнов, — заговорил расследователь, — так сказать, друг семьи?
— Скорее Алисы, — сухо поправил Вадим.
— Выходит, с мужем потерпевшей у вас были натянутые отношения? — тут же ухватился допросчик.
— Скорей прохладные.
— Что, так ни разу и не повздорили? Трудно поверить!
— Тем не менее.
— А с потерпевшей вы тоже не ссорились?
— Никогда.
— Мне говорили, она была женщиной импульсивной, несговорчивой, даже скандальной…
— Разве? Не замечал.
— Значит, вы с нею ладили?
— Вполне. Я вообще предпочитаю ни с кем не воевать.
— Что, такой ангельский характер?
— Просто умею себя контролировать.
Расследователь пристально вгляделся в Вадима, явно подражая «рентгеновскому» взору репрессоров.
— Когда видели ее в последний раз?
— Вчера, вечером.
— Вы были у нее?
— Да, — нехотя соврал Вадим.
— Во сколько ушли?
— Около двенадцати.
— Цель визита?
— Просто зашел… поговорить.
— Вы ее любовник? — в упор спросил расследователь.
Вадим усмехнулся краем рта: собственно, почему я — ее, а не она — моя? Как занятно иногда проявляется разница в статусе!
— Нет, — ответил он. — Мы дружили.
— Дружили-дружили, а затем раз — и убили?
Тем же отрепетированным взглядом расследователь впился в лицо Вадима, ловя смятение. Следовало бы разыграть гнев или недоумение, однако врать было противно.
— Нет, — сказал он вяло.
— Что — нет?
— Не убивал.
— Врете! Вы хотели склонить ее к сожительству, но она воспротивилась, и тогда вы надругались над ней — зверски. Затем вспороли ей живот, измочалили груди, отрубили кисти и ступни, а уж после всего задушили и оторвали голову.
Вадиму снова сделалось душно: к чему такие подробности — хочет меня ошеломить? Или в самом
