вашем положении…
— А еще пытали током, — добавил Вадим. — И удушьем, и бессонницей, и на темя капали… Вы хорошо изучили вопрос?
— У вас будет случай в этом убедиться, — сказал репрессор, — если не прекратите упрямиться. Когда желаете приступить?
— Да защемить ему яйца в дверях, — проворчал один из охранников. — Сразу запоет!
Вадим прикрыл глаза, пытаясь справиться с дрожью — отстраниться. Сейчас это получалось хуже обычного, будто страх перед Крепостью уже засел в генах. Не только у него — целый народ изувечили! Взрастили, называется, новую общность — холуев. А самое страшное, что большинство вполне этим довольно. Спрашивается, к чему дергаться?
Боже мой, поразился Вадим, эти сволочи только грозятся, а я уже трясусь. Что станет, когда они приступят к делу? Смогу я отстраниться от такой боли? И если не смогу, что поможет мне вытерпеть — гордость? А уж что со мной сотворит «анализатор»!.. Ведь почти никто не выдерживает, если репрессоры принимаются всерьез. Самые удачливые сходят с ума, остальные признаются во всем, тянут за собою других, ломаются на всю жизнь. Побеждают герои, но ведь я не герой. Сколько я смогу продержаться на своей гордости — неделю, две? Но здесь ломают людей месяцами!.. А может, ускорить?
— Похоже, вы не доверяете нам, — огорченно произнес Бондарь. — Я понимаю, последнее время вам пришлось несладко — одни покушения чего стоят!.. Но вы не обратились за помощью ни к блюстителям, ни к нам, — взялись разбираться самостоятельно. И чего добились? Лучший друг бесследно исчез, давнюю подружку зверски убили, а сами завязли по уши: крутари, контрабанда, запретные каналы, странные гуляния в разгар комендантского часа, эти нескончаемые гости, повадившиеся отовсюду… Не многовато ли для одного? («Откуда они вызнали столько? — удивился и Вадим. — Хоть это у нас умеют».) Вы же буквально толкаете нас на крутые меры — на экстремально крутые!..
Украдкой Вадим глянул из-под ресниц, оценивая плечищи и бицепсы репрессора. Скольких он уже — этими руками? Ну и рычаги!
Бондарь вдруг усмехнулся, словно что-то понял, и качнулся вперед — совершенно неожиданно. Его молотообразный кулак метнулся к Вадиму. Рефлекторно тот закрылся плечом, но удар все же сбросил его с табурета, хотя не оглушил. Вскочив, Вадим отпрянул от стола, и тут на его руках повисли охранники, о которых он успел забыть. (Это он-то!) Стряхнув их с себя, Вадим отскочил к самой стене, готовый к драке: один — против всех. Ну, подходите!..
— Оставьте его, — внезапно сказал Бондарь и указал на табурет. — Присаживайтесь… пока.
Недоверчиво озираясь, Вадим снова сел, поджав под себя ноги, чтоб успеть вскочить в любой миг. И как он прозевал атаку? Действительно, на Бондаря мысле-облако не реагирует, даже не ощущает его присутствия. Вакуум, полный вакуум!.. Но из вакуума к Вадиму тянулись жесткие щупальца, словно у того подбугорного спрута, настойчиво выискивая прорехи. Что за трюки?
— Кто к тебе ходит? — рявкнул репрессор. — Говори, живо!
Вадим вздрогнул, но не удивился: о таких поворотах он тоже наслышан. Тут главное — не суетиться.
— Что, мы уже на «ты»? — помолчав, спросил он.
— Хватит ваньку валять! — Бондарь бросил на стол пачку фотографий. — Видишь? Мы всё про тебя знаем!.. Кто они?
Наклонившись вперед, Вадим аккуратно разложил фотки. Бог мой, вот так сюрприз! В самом деле, они отлично информированы: набор почти полный. И не лень же было? Столько лет пасти жалкого специшку… Пяток кадров они даже ухитрились снять через окно, сколько он ни завешивался. Или через стену? Не в рентгеновских же лучах? Фантастика!
— Ну, кто это? — Репрессор ткнул в одну из фотографий длинным пальцем. — Отвечать!
— По-моему, Эва.
— Кто такая Эва, откуда?
— Может, вы расскажете?
— Отвечать по существу!
— Понятия не имею.
— Ложь!
— Вы сами видите, что нет, — возразил Вадим, слегка открываясь. — Я даже в имени ее не уверен.
— Ты что же, намерен говорить правду? — удивился Бондарь.
— А почему нет?
— Хорошо… Где ты ее встретил?
— На улице..
— Она сама подошла? — Вадим кивнул. — Отчего именно к тебе?
— У Эвы спросите, — предложил он, — если сыщете.
— И долго вы встречались?
— Недели три. Может, с месяц.
— Затем?
— Затем она исчезла.
— Куда?
Вадим пожал плечами:
— В ночь. Больше я ничего о ней не слышал. Ни разу.
— Она что-то рассказывала?
— О чем?
— О чем-нибудь, болван!.. О себе, о прошлом, о знакомых, о стране.
— Ничего существенного, насколько я помню.
— Что, мог и забыть?
— Это ж когда было! — Вадим указал на дату, аккуратно проставленную в углу фотки. — Даже странно, что вы вспомнили, — очень странно, до абсурда. Уж не ждете ли ее возвращения?
— А сам ты — ждешь?
— Разве это относится к делу?
— Что ты можешь знать о наших делах!..
— Действительно, — усмехнулся Вадим. — Наивно было б думать, что вас заботит, благополучие граждан. Главное, их подавлять — как это следует из названия.
— Ах да, ты ж полиглот! — осклабился репрессор. — Как там у тебя: «врагов надо знать». Собственно, это о ком?
— О врагах.
— Народа?
— Человечества, — поправил Вадим.
— Уж не о нас ли?
— О вас?
Наконец он и сам посмотрел на Бондаря в упор: плевали мы на твой гипнотизм, Распутин хренов! Кажется, Вадим даже уловил призрачные очертания репрессорской сути.
— Пожалуй, все эти убийства, похищения вам даже на руку, — сказал он. — Помогают держать горожан в узде и от лишних хлопот избавляют. Неудивительно, что вы не слишком усердствуете в раскрытии!
— Собственно, зачем? — насмехаясь, спросил Бондарь. — Всегда находятся умники, которые влезают туда по уши. И кто поверит, что они проделывают это с лучшими намерениями? Люди судят по себе, а почти все в глубине — звери. Либо скоты. Им проще заподозрить ближнего в подлости, чем в благородстве. Вот и готов обвиняемый. А сделать из него осужденного проще простого — под бурные аплодисменты этого самого «народа». Не согласен?
— «Народ — это сброд»? — откликнулся Вадим. — Почитай Фирдоуси, светлейший, у него эта тема уже поднималась. И обрати внимание на участников диспута.
— Зачем нам посторонний, к тому ж перс? — возразил репрессор. — Речь-то о тебе. Это ты
