— Зачем доказывать? Я реализую.
Однако Геральд задумался — действительно, тут могла найтись слабина. А сочинитель тем временем продолжал:
— Вообще, у персонажей должны быть простые мотивы — иначе не увлечь. Публика сопереживает, когда понятно. А высокие помыслы хороши в сказках. По большому счету людишек не волнуют идеи. Зато они стремятся примкнуть к стае, желательно крупной, и занять там место потеплее. Вот ты, барон, не хочешь заделаться герцогом?
— Да на кой? — фыркнул тот. — Проку нынче от герцогства!..
— В народе станут уважать больше.
— Да неинтересны мне те, кто уважают за титул.
— И у самого прибавится уверенности.
— О, уж с этим порядок!..
— Тогда подумай о богатстве — настоящем, неисчерпаемом.
— Что толку в роскоши, когда не станет сил? А копить на старость — это такое занудство!
Гигант благодушно хмыкнул:
— В гонки-то, поди, балуешься еще?
— А куда деваться, если гоняют, — улыбнулся Геральд. — Но вообще хорошие игры люблю по- прежнему. Знаешь, Бур, когда я был вдвое моложе…
— Ну?
— …я желал почти того же и чувствовал себя, как сейчас. С тех пор у меня не изменились ни формы, ни темперамент — разве прибавилось морщин. Я и поныне не уступлю молодым энергией и выносливостью. Но долго ли продержусь на этой полке?
— Второй твой бзик, — отметил Борислав.
— Лучше иметь несколько, — засмеялся Геральд. — Отличное средство против мании!
— А вот я живу в согласии с возрастом. Каждой поре — свои цацки.
— Значит, я из тех, кто не взрослеют.
— Будешь гнаться за поездом, пока не свалишься под колеса? Говорят, Цибульский так погиб.
— Кто?
— Да был такой актер.
— А-а, ну да… Слушай, толстяк, — вдруг повернул Геральд, — а не хочешь поработать со мной в спарке? Как в прежние времена — помнишь?
— А сочинять за меня станет Пушкин, — прибавил Борислав, снисходительно кивая. — Как бы коллега, да?
— Нашел о чем переживать. Здесь и без тебя такого насочиняют!..
— Не-ет, старина, я уж отбегался, отстрелялся. Теперь для меня главная радость: созерцать… Ну, еще осмысливать, понимать, увязывать. А также строить схемы и прогнозы.
— Не рано ли сдался, Бур? У тебя ж сила, как у медведя! И со здоровьем, поди, проблем нет.
— Потому и не хочу подставляться под пули. С возрастом осознаешь, что главное достояние — голова. А мысль, говорят, убивать нельзя, хотя охотников хватает. Вот ежели б мне предложили планировать операции…
— Додумался, молодец! То есть я стану вкалывать за двоих, а ты, белая кость, будешь подбрасывать мне идеи?
Борислав ухмыльнулся:
— Ну, раз тебе хватает своих… А у меня, видишь, главные мысли сейчас о романе. Я не имею в виду этот, — кивнул он на дверь. — Хотя и тут закручивается лихо. Но два романа не потяну — какой-то придется тормознуть. Да ведь и ты не любишь параллелить?
— Неразрешимая проблема, — вздохнул Геральд с сочувствием.
Гигант зычно фыркнул.
— Ты не мешай меня с мягкотелами, — попросил он. — Пока что я вижу цель и стены прошибать способен. Вот только зачем исполнять это лбом?
— А тут не до выбора частей — уж что подвернется!.. Кстати, откуда такой разгул маньячества? В прежние времена эти красавцы были наперечет, а ныне, говорят, бродят стаями.
— Так ведь сами взрастили, — сказал Борислав. — Веками в людях копили муть, а теперь ее всколыхнули извне — вот и выплеснулось.
— Все-таки «извне»? — не пропустил Геральд. — Значит, и ты склоняешься к версии пришельцев. Космических или иных?
— Ну, для инопланетян они знают нас слишком хорошо!
— Может, бывшие люди? То есть почившие, но не вполне.
— Или будущие, — прибавил сочинитель. — Этакая цивилизация могучих детей, разжившаяся опасными игрушками. Между прочим, едва не все наши комплексы — из детства. Оттуда же, видимо, и твоя ненависть к насильникам.
— Людовед! — хмыкнул Геральд. — Хотя больше смахиваешь на людоеда.
Тут как раз принесли горячее, поменяв разоренные тарелки на дымящиеся, исходящие искусительными ароматами. И опять скоренько удалились, чтобы не мешать общению, — дисциплина на уровне.
— Кстати, о детях, — сказал барон, как только закрылась дверь. — А про Питомник ты ничего не слышал?
— Имеешь в виду местный детдом? Как же, как же — мелькало. А какой там импозантный директор — ну право, такая душка!.. Фомичев, кажется?
— По моим сведениям, его пристроил туда Ульян.
— У Богомола на людей особый нюх, — заметил Борислав. — Как у навозной мухи. Дерьма не пропустит.
— А знаешь, сколько Фомичеву лет? Он ведь немногим младше нас с тобой, а выглядит юнцом.
— И в чем причина, по-твоему?
— В тамошних воспитанниках. Они сделались его портретами, как у Грея, и теперь взрослеют быстрей положенного.
— Да, детки-детки, — вздохнул здоровяк. — Как ты знаешь, под здешним городом полно катакомб…
— И что?
— А в последние годы развелось столько беспризорников…
— Ну, дальше!
— Что творится с людьми? — раздумчиво продолжал Борислав. — Уже собственных чад перестают любить!
— У тебя их и вовсе нет.
— Я компенсирую книгами — по известной формуле. Впрочем, дело не во мне.
— Вот именно. Переходи к сути. Как я понял, беспризорники заселили катакомбы?
— Видишь ли, в этих норах за ними трудно угнаться…
— Уж тебе — точно.
— Я и говорю: отличное убежище для мальцов. У них там уже свое общество. И организовано занятно — по карточному принципу.
— То есть?
— Ну, тамошний социум делится на Колоды и Масти — будто на кланы. А в каждой Масти четкое разделение по статусу: от Туза до Шестерки.
— В самом деле, оригинально. И удобно!..
— Но речь о другом: в последние недели кто-то устроил охоту на ползунов. Конечно, на общем фоне это непросто разглядеть…
— А что же власти — совсем устранились?
— А что им до мальцов? Правда, один местный репортер забил тревогу. Но от Двора тотчас
