— А ты сам — как? — поинтересовался Вадим.
— В смысле?
— Растет моща-то?
— «Сама пошла», — похвастал Гризли, ухмыляясь во всю ширь мясистого лица. — Будто на дрожжах. А помнишь, как мы вкалывали, чтобы сдвинуться на чуть? Голову кружит, сердце екает, суставы трещат, самого шатает. И прикидываешь: то ли прорвешься к новой силе, то ли окочуришься.
— Чаще заканчивалось компромиссом, — вставил Вадим. — Болячка или травма — и начинай разбег снова.
— Зато теперь только успевай считать килограммы!..
— И много набрал?
— Да ну, о чем говорить! — ответил гигант, явно кокетничая. — Разве это вес?
Действительно, даже кресло пока выдерживает. Хотя не каждое.
— Ем теперь раз в день, — добавил Гризли. — Но уж с утра до вечера. И все равно не хватает. Где бы разжиться приличной кормежкой? Свежатинка — и то проблема.
— Свежатинка — это что?
— Мясо, — пояснил крутарь. — Пока оно свежее, сочное — оно живое. А завяло — все. Есть надо живую пищу.
— Живую им подавай! — проворчал Вадим. — Скоро и впрямь станете пожирать зверей, срезая ломти с живого.
— Николь, говорят, пробовал. А я не могу — с души воротит.
— Твое счастье: душа есть. А за своим карлой приглядывайте — как бы не перевернулся.
— Это как?
— Как перевертыш. Повадки у него, точно у оборотня, и чем дальше, тем заметней.
— Ну, ты суров! — хмыкнул Гризли, однако задумался: видно, у самого копились подозрения. Правда, процесс этот давался ему трудно — другая специализация.
— А знаешь, какой продукт в природе самый белковый?
— Какой? — послушно спросил гигант.
— Саранча, — ответил Вадим. — Ну, еще пауки. Семьдесят процентов протеина!
— Ну да! — развеселился Гризли. — Это что ж мне, за каждым паучком гоняться? — Он даже фыркнул, представив картинку. — Хотя…
И здоровяк опять наморщил лоб, наверняка вспомнив про исполинских пауков подземелья, живущих колонией. Ну, твари, стерегитесь! Если крутари войдут во вкус…
— Старый, да ты параноик! — Вадим укоризненно покачал головой. — Нельзя зацикливаться на одной идее. Для равновесия нужна еще парочка, иначе крыша поедет. Может, живописью займешься?
— Ага, щас! — хохотнул Гризли.
— Я не шучу. Погонишься за одним зайцем — это ж какой прокол, если упустишь! А так: сменил направление — и ни обвала тебе, ни депрессии… Знаешь, когда кончается жизнь?
— Ну?
— Когда смысл теряется. Тогда рушится здоровье, опускаются руки и прочее… А то и сам головой в прорубь. Так лучше уж иметь их парочку.
— Рук? — с тем же смешком спросил Гризли. — Или прочего?
— Смыслов, — ответил Вадим серьезно. Он по себе знал, как затягивает гонка за силой. Для нормального мужика такой азарт покруче любой игры, сколько б ни было ему лет — 16 или 60. Когда начинается «путь в неведомое», забываешь обо всем. Ночей не спишь, все повторяешь в уме объемы и веса, достижимые через месяц, два… через год. (Ну, через год ты уже Геракл!) Сравниваешь себя с признанными силачами. Подбираешь упражнения, планируешь комплексы, рисуешь таблицы, чуть ли не диаграммы. Мысленно прокручиваешь движения, невольно наливаясь жаром, будто и впрямь тужишься. Так нафантазируешься до тренинга, что, когда доберешься до «железа», сил уже не хватает. Ну, ладно…
— Как поживает селянка? — спросил Вадим у хозяина. — Не тоскует по своим?
— У нас, поди, не хуже, — повел плечами тот. — А тосковать ей, в общем, и нечем.
В его взгляде, брошенном на Милицу, Вадиму почудилась нежность. А что, в самом деле? — подумал он. Молодуха справная, в самом соку. К тому ж покорная, несуетная, слова лишнего не проронит. И связывает их смерть да воскрешение — прочнее уз нет. А что без души — так сколько их!.. Может, такая и нужна затворнику, «чтобы спокойно встретить старость»? Дочка-то скоро упорхнет, судя по всему. Ей уж тесно тут.
Из кабинета выскочил Тим, распаренный руганью с подчиненными.
— Ага, и ты здесь, — отрывисто сказал он, увидев Вадима. — Ну дык!.. А твои бабы где?
— Вот, она взамен, — кивнул тот на Уму. — Рекомендую.
— Господи, везет некоторым! — воскликнул щупляк. — Ведь постоянно вокруг вьются, как над дерьмом!..
— Это ты — муха навозная, — возразил Вадим. — А бабочек тянет к нектару. Сюда-то зачем приперся?
— Так в Замке скукота! Девочки уж разобраны, вы с Кирой запропастились. У творцов крыши вразлет, а Власий к вечеру и вовсе наклюкался — где только раскопал?
Подтащив стул, спец втиснулся между Вадимом и Умой и налил себе кофе, сперев у Михалыча освободившуюся чашку. Притянул поближе вазу с печеньем.
— И не страшно было ехать?
— Полдня боролся с собой, — признался Тим. — Потом кто-то из нас победил, и вот я тут!
— Победитель! — фыркнул Гризли. — Видели б его, когда мы подстрелили кикимору! Забился в угол, глазки закатил, окутал себя какой-то мерцающей дрянью — сам чуть не задохнулся…
— А на кой ляд было затаскивать ее в кабину? — Огрызнулся коротыш. — Господи, такое в страшном сне не привидится! У меня даже ноги отнялись…
— Что ты за мужик, — пророкотал Гризли, — если собственными мослами распорядиться не можешь. Хочешь, чтоб за тебя управились чужаки?
Уж своего Зверя гигант содержал в такой строгости, что никакой вампир не сумел бы вмешаться.
— Я не мужик, — кисло возразил Тим. — Я нормальный цивилизованный мужчинка, коему ни к чему скакать по лесам и болотам, добывая пропитание. Я сапиенс, понимаешь? А сапиенсы отличаются от зверья мозгами, а вовсе не мышцами!
— Спецы! — с презрением сказал гигант. — Умники!.. Кабы не мы, запаршивели б в своей Крепости. Или слонялись сейчас по помойкам, кормясь объедками. У вас мозги настроены на безделье. Ежели вас не подхлестывать, сыщете сотню причин, лишь бы не дергаться. Хоть бы разобрался со своими фокусами — а может, ты маг?
— Типун тебе… — испугался малыш. — Говорю нормальный! Мало что выскочит с перепугу? У меня справка есть. Никаких отклонений, понял?
— А тебе трудно попробовать? Что ты теряешь!.. Или боишься лишний раз задницу от стула оторвать?
— Передай своему громиле, — сказал Тим Вадиму, — что, когда у одного помершего силача взвесили мозг и бицепс, — оказалось, бицепс весит больше.
— Передай своему задохлику, — лениво откликнулся Гризли, — что у него тоже зад наверняка тяжелей головы. И о чем это говорит?
— А ведь мускульные нагрузки и впрямь угнетают работу мозга, — поддел Вадим богатыря. — Думаешь, почему пролетариат такой организованный?
— И что? — не растерялся тот. — Мало у нас умников? Вот пусть они соображают!
— Да вишь, беда какая: соображать-то они вроде умеют, и даже чудеса иной раз удаются, однако трудиться разучились напрочь. А ведь как ругали Крепость, что не дает развернуться!
— Бедняги, — хмыкнул крутарь. — Сдалась им эта воля!.. Они-то хотели той же клетки, только чуток пошире. Вот и опешили теперь.
В этот момент в комнату вступил Конрад. Молча прошел к столу, сел на свободное место, рядом с
