Итак, подумал Вадим, есть два вопроса: кто убил и кого? Ведь всё со слов — сыскарей, Бондаря. Как можно им верить? Если б тогда допустили к телу, уж я бы определил, принадлежит ли оно Алисе. Но где теперь искать останки!.. И не хочется, если честно.
Однако кого-то здесь убили — я чувствую, вижу. Наверняка женщину, наверняка — молодую. И достать убийц необходимо. А кто подпадает под подозрение, если исключить чужих? Круг-то знакомых не слишком широк. Тимка был со мной, да и какой из него убийца!.. Марк? Ему-то зачем? Или он и есть тот загадочный некто, с кем Алиса делилась Хаосом? Как-то не вытанцовывается, нет…
Со вздохом Вадим приступил к обыску квартиры, помогая себе облаком. Но ничего не нашел, хотя обшарил каждый сантиметр. После Мстителя остались бы шматочки плоти, залетевшие в укромные места, — не говоря о прочих следах, достаточно характерных. Мясорубы в своем исступлении натоптали бы отпечатков, измазюкали б пятернями двери. А тут лишь озерца крови да обрубок тела. Голову, кисти, ступни как нарочно уволокли.
Зачем — чтобы не опознали труп? А увечья смахивают на показуху: по виду жуть — смысла никакого. Если сыскари не напутали с хронологией, главные надругательства произвели уже над мертвой.
Ничего толком не выяснив, Вадим покинул квартиру (где его так радушно и так часто привечали), а затем и душную эту общагу, свою «колыбель». Знакомая тропинка повлекла к остановке. Но Вадим не поддался и сперва завернул домой, чтобы поехать в КБ на собственном транспорте.
За несколько дней, что он отсутствовал, порядки в Крепости изменились. Прежние блюсты, ленивые и хамоватые, уступили место Боевым Псам, со рвением утюжившим дороги тяжелыми триколесами. А блюстов, судя по всему, отправили патрулировать окраинные районы, взамен машин снабдив лошаками. Ни к чему жечь дефицитный бензин — опять же воздух чище!..
Триколесы гляделись куда внушительней старых двуколесников. Темная броня закрывала их отовсюду, расширенный задок венчала полусфера со сдвоенным пулеметом. А экипаж состоял теперь из троих — по человеку на колесо, как и раньше. Вряд ли такие излишества нужны внутри Крепости, зато для борьбы с внешней угрозой они годились. И вряд ли под угрозой понимались пришлые чудища.
Не доезжая пары кварталов до КБ, Вадим спрятал колесник в укромном дворе и остаток пути прошел пешком. Заморочив придверных, он незамеченным проник на территорию и поднялся в родную лабораторию, где отпахал столько лет.
Вот здесь не поменялось ничего, разве стало еще жарче — уже не спасали ни жалюзи, ни старенькие кондиционеры. А раздевания в КБ не поощрялись. Стоило расстегнуть сюртук или снять галстук, как за тебя принимались надсмотры. Некоторые смутьяны этим пренебрегали, но таких тут почти не осталось.
И вообще, Вадим застал в комнате немногих. Лабуправ Толян, еще более толстый и потный, чем раньше, зажатый в углу собственным столом, что-то строчил, по обыкновению бормоча под нос. Еще пара спецов с воспаленными глазами корпела за батареей гудящих приборов — вероятно, поджимали сроки. А из уютного закутка, выстраданного Вадимом за годы службы, доносились шорохи — опять кто-то из лаборанток пристроился с вязаньем.
Подняв лысеющую голову, Толян уставился на Вадима с радостным изумлением.
— Ишь ты, живой! — воскликнул он. — А мы уж не чаяли, испереживались все!..
— Знаю я вас, — не поверил Вадим. — С глаз долой — из сердца вон. Первый раз, что ли?
Помахав рукой страдальцам-авральщикам, он подошел к Толяну, с опаской опустился на расхлябанный стул.
— Где ж пропадал столько? — На лице лабуправа, проступила озабоченность: — И что объяснять надсмотрам?
— А наплюй, — посоветовал Вадим. — Я здесь больше не работаю.
— Ну? — вскинул брови Толян. — В монастырь, что ли, ушел — вслед за Ларой?
Невольно он вздохнул, что-то припомнив. Ах, старый греховодник, — и тут наследил!..
— Зачем мне в Туле самовар? — возразил Вадим. — Да и в Тулу мне ни к чему. Я вышел на «большую дорогу» — она же «светлый путь»!..
Отогнув полу кафтана, он показал небольшой огнестрел, прихваченный на случай. Глаза у лабуправа округлились.
— Ты что? — спросил он шепотом. — Заметут!
— Эх, Толян, — вздохнул Вадим. — Говорил же: кончай бояться — подумай о душе!.. А ты все о пузе печешься. — Он снова прикрыл оружие. — Ладно, какие новости?
— Новостей-то хватает, — ответил лабуправ, переведя дух. — Оросьев заделался главным режимником, как ты и предрекал.
— Ну, тут не надо быть семи пядей!..
— Асеньку забрал к себе — секретаркой. Нонну пока оставил.
— Стукачкой — взамен себя? — Вадим хмыкнул. — Обеих, значит, пристроил, не мелочась… А что Никита, всё правду ищет?
— Вроде накушался уже, потух. Вообще после службы никто не дергается, всем хватает тивишника. И, знаешь, программы впрямь стали лучше: раньше смотрел с разбором, теперь — подряд.
— Может, адаптируешься — а, пузан? — предположил Вадим. — Падает планка-то?
— Разве у меня одного?
— В том и беда, — буркнул Вадим. — Довели людей сериалы! Прежде потребляли концентрат, какой-никакой, нынче — кашку, размазанную по блюду. Сделать из Дюма тягомотину — это ж суметь!.. — Он осклабился, точно крутарь: — У вас не отобрали еще последние лампы? Для освещения сойдут и тивишники. Из всей техники только они остались.
— Ну почему? — возразил лабуправ. — А водопровод?
— Действительно, роскошь! И зачем он, если медовухи полно?
Вадим повел носом: непохоже, чтобы Толян транжирил воду. Раньше-то он был чистюлей, несмотря на потливость. Но потрепаться любил всегда — «находка для шпиона». И, кажется, за последние дни его зарядили лояльностью по макушку!
— Обстановка нагнетается с каждым днем, — чесал Толян как по-писаному. — Погоды портятся, крутари вконец распоясались, кольцо блокады сжимается… Ну не дает врагам покоя наша свобода!
— Это у вас-то свобода? — изумился Вадим. — «Шаг в сторону — считается побег»!.. Все ищешь виновных на стороне?
— Так работой же завалили, вздохнуть некогда!.. Думаешь, спроста? Говорят, на Крепость готовят налет. То ли крутари, то ли федералы, то ли вместе. И что тогда: всех под ружье? Стар я уже сабелькой махать и в окопе не помещусь. Ты-то слинял, а у меня дети…
— Бедненький, еще заплачь! — фыркнул Вадим. — Конечно, и я «лежачий камень», но, по крайней мере, не нытик. А уж как вы жалеете себя — другим тут делать нечего!..
После крутарей, зубами выцарапающими у судьбы потребные блага, его стало раздражать обычное безволие крепостных, больше похожее на инфантильность. Эти хиляки даже не гребут сами, но дрейфуют, куда течением несет, а из всякой ерунды делают неодолимое препятствие!
— И от маргиналов житья не стало, — прибавил Толян. — К помойке не подойти: все время кто-то копается, иногда по нескольку, — даже боязно, вдруг набросятся!.. Как бездомные псы, ей-богу. Вот не думал, что на наших отходах сможет прокормиться столько народу!
У него даже интонации переменились, сделались жалостливыми и плаксивыми, как у профессионального нищего. «Господа, подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы…»
— Вообще, жизнь становится непонятней. Хотел с тобой потолковать, да где ж тебя сыщешь!..
— А позвонить было трудно? — спросил Вадим. — Я ж оставлял номер. Что ты так боишься трубок — током, что ли, шибануло?
— Это же номер порта, — возмутился лабуправ. — Мало меня шпыняют!
— По-твоему, это самое страшное сейчас? Толян, ты хоть оглядываешься окрест!.. Когда придут тебя свежевать, что им скажешь: «Я не звонил в порт»?
