зарубленных другими гуляками, с испугу принявшими их за ночных монстров. Иногда навстречу вышагивал угрюмый патруль из двух-трех стражников-переростков, клацая стальными подошвами и звякая доспехами. Постовые тоже попадались, обычно около дверей, — неподвижные и безмолвные, точно статуи. То ли их долго муштровали, то ли они боялись привлечь внимание истинных хозяев подземелья.
— И как вы носите это? — ворчала ведьма, ерзая внутри одежды. — Все тело стягивает, ремни врезаются, кожу натирает.
— Зато снизу не поддувает, — утешил он. — Походи с годик — и привыкнешь.
— Раньше я озверею.
— По-твоему, лучше скакать нагишом?
— Хорошему человеку нечего скрывать, — заявила Жанна. — Тем более женщине.
— А уж девочке-то!..
— Где уж нам! — фыркнула она. — Вот Адель — иное дело… Кстати, во что она была раздета?
— Скорее уж одета в исподнее, — усмехнулся богатырь. — Это если говорить о верхней половине…
— А ниже как бы колокольчик, да? Очень забавно бывает заглянуть под такую юбку.
— Еще не хватало!..
— Боишься кого-то там застукать, си-ир?
— Ну, понесло… И когда обзаведешься тормозами?
— Тормоза придумали трусы, — брякнула она где-то подслушанную фразу. — Смелым они ни к чему.
— Трусы? — спросил Светлан. Жанна рассмеялась.
Пока вокруг было спокойно. Ни пугальщиков в истрепанных саванах, ни полупрозрачных латников, бряцающих древним железом, ни пышнотелых прелестниц, одетых в шлемы и кованые сапоги. Призрачные обитатели крепости словно бы догадались, на кого вышел охотиться богатырь, и спешили убраться с его пути.
Вот Жанне не молчалось — скорее всего от страха, который она даже не пыталась скрывать. И все ж о возвращении не заикалась.
— А могу я спросить? — снова заговорила девушка. — Я знаю: ты не любишь, когда заступают…
— «И она выжидательно замолчала», — ухмыльнулся Светлан. — Ты про Анджи, что ли? Вернее, про наши с ней отношения.
— Твоей прозорливости, си-ир, могут позавидовать короли!..
— Не подлизывайся. Тем более для меня это не комплимент.
— Так ты ответишь?
— Да не ссорились мы — если ты об этом. Просто… раньше мы были целым, а сейчас… не знаю. Что-то растет меж нами, какая-то стена. Анджи уносит словно бы течением — я чувствую. А нити, прежде сплетавшие воедино, ныне растягиваются все больше, если не рвутся… Это не значит, что я стал ее меньше любить, — прибавил он. — Возможно, и сильнее. Хотя, если бы у нас не было разлада, его следовало бы устроить. Иначе я бы не старался так занять себя делами.
— Даже не знаю, сир, восхищаться ли твоим спокойствием…
— По-твоему, я недостаточно корчусь? — осклабился он. — А можно я буду заниматься этим без свидетелей? Понимаешь, для богатыря быть человеком — недопустимая роскошь. Правда, я лишь обязанности исполняю…
— В меру своих слабых сил, да? — ввернула ведьма. — Ох, сир!..
— Ведь на безрыбье? А как заявится большая щука…
— Затем и щука, — откликнулась она, явно думая об ином.
— Да не ломай голову, — посоветовал богатырь. — И не переживай. У нас с Анджи был замечательный год — он стоит целой жизни, если не многих. Чего тут гневить бога? Ну не пришелся ко двору — имею в виду королевский. Не вешаться же теперь?
— А может, дело в ином? — спросила Жанна. — Может, это ты сорвался с крючка? Ты ж вольный рыцарь…
— Казак — еще скажи.
— … и любить способен лишь на удалении. Вы оба слишком пылаете, чтоб не обжигаться друг о друга. И даже если эта боль в радость вам…
— Гори-гори ясно, — пробормотал Светлан. — Шобы не погасло, понимаешь… По-твоему, нам и во дворце будет тесно?
— Да просто ты не усидишь там!.. Сколько бы ни скучал по Анджелле.
— Вот такой я противоречивый, — вздохнул он. — О чем и говорю: никакой цельности. А ведь как люблю комфорт!
Повернув голову, вгляделся в ее лицо, затем спросил:
— А монашка, случайно, была не из Азии? Что-то в тебе есть монголоидное — совсем чуть-чуть, для пикантности. И эдакое японское изящество.
— Откуда мне знать?
— Действительно… Все ж любопытная историйка, хотя вроде не в струю.
— Да что в ней любопытного? Даже по нынешним временам — дребедень.
— Ты ведь не знаешь деталей, а в них — главный смак. Кто были эти люди, что сблизило их, как развивалась эта… э-э…
— Интрижка, — подсказала ведьма. — Рассказать, как это бывает? Ничего высокого, все — ниже пояса. Задрал рясу, приспустил штаны — и…
— Дочурка-то удалась, — возразил Светлан. — А без любви это трудно достичь.
— Достижение, ну еще бы!.. Что тут от них, а что — от магии?
— А магия от кого? Нет, что-то в этой истории кроется — вовсе не банальное.
Но Жанну больше заботило иное.
— Я как представлю условия, в каких мне положили начало!.. Впопыхах, в каком-то пыльном углу, не видя и не ощущая второго тела, зажимая рты, чтоб не выдать себя стоном… Ну дикость же! Это даже не соитие — случка. Может, оттого и не терплю одежды, что тогда ее было слишком много.
— А может, у тебя фантазия разыгралась? Ведь тот момент ты еще не застала. Но свою мать должна была видеть. Неужто не запомнила?
— Ну почему, — сказала ведьма. — Единственный раз, когда перерезали пуповину… Но с ее лица еще не ушла боль — черты искажены, волосы всклокочены. И уж конечно, папеньки там не было.
— Так здесь не двадцать первый век. Кто его пустил бы?
— А он и позже не возник. Будто его не касается.
— М-да… Любовь — это самопожертвование… как сказал один мерзавец, кончая свою подружку.
— Ты ничего не пропустил? — прищурясь, спросила Жанна. — Никакого предлога?
— Давай без словоблудия, ладно?
— Я при чем? — пожала она плечами. — Сам держи ухо… си-ир. И нечего переводить стрелки. Думаешь, я не заметила?
— Разве я похож на стрелочника? — серьезно спросил богатырь.
— Вылитый! — Не выдержав, девушка засмеялась. — А как думаешь: можно любить сразу двоих?
— Ну да, со стрелочника плавно перетекаем на Стрелка, — проследил он ее прихотливую логику. — А к этому бедняге пристегиваем Бахрама. И образуется эдакий кентавр, разом могучий и стреляющий.
— Ты не ответил!..
— Если не можешь выбрать, бери то и другое — поровну, — предложил он. — По крайней мере при покупках такой способ работает.
— Вообще, мысль интересная, — ухмыльнулась Жанна. — Может, и сам воспользуешься?
В эту секунду длинный коридор, по которому они едва не бежали, увлекаемые крутым наклоном, завершился дверью, больше смахивавшей на крепостные ворота. Перед ними тоже светилась плошка,
