нехило для домыслов. — Вообще я стараюсь про него даже не думать — чтобы нечаянно не сболтнуть. А видела лишь раз.
— И что, он такой же смуглый?
— Ну… почти.
— Доминирующая линия — я же говорил. И Жизель, по всей видимости, пошла в отца.
— Почему же тогда я его ненавижу? — сквозь зубы выцедила та.
— А за что его любить — лишь за сходство? Тут другое худо. Ненавидя его, ты не можешь безоглядно любить себя и даже на сына смотришь с подозрением. Вдобавок у тебя тяга к саморазрушению, тоже, видимо, унаследованная от отца. Но ты еще и к жизни тянешься — это и спасает тебя… до поры.
— Может, хватит во мне копаться? — осведомилась графиня.
Во всяком случае, лучше делать это не в присутствии подружки — даже такой близкой. Это вам не телесный интим, где впрямь никаких тайн.
— Да, — согласился Светлан. — Прости, я увлекся. Говорить-то — вам. И кто начнет?
— А что вас интересует, сир? — снова взяла инициативу Анна. — Мы ведь можем много наболтать — про наряды, белила с румянами, благовония… К примеру, не угодно ли вам послушать о недавно вошедших в моду туфельках-босоногах, прозванных так за совершенную прозрачность, полную невесомость и чудесную неутомительность для ступней. Вот если к ним добавить еще платья… э-э… голотелы…
— И шляпы-пустоголовы, — проворчала Жизель. — У тебя опять недержание речи?
— Моя госпожа, вы несправедливы. Ведь мне приходится стараться за двоих!..
— Меня интересует магия графа де Компре, — пресек богатырь дальнейший треп. — Кстати, как его звали?
— За глаза чаще звали Головнем, — ответила смуглянка. — Но при рождении нарекли Брайтом.
— Хо!.. А твой дедуля был шутник.
— Наверно, он ни к чему не относился всерьез. За что Бог и наградил его таким наследником. И уж эта шутка вышла деду боком. Подозреваю, что первым, кого мой отец сжил со свету, был как раз старый граф — слишком тот мешал сыну.
— И сколько нашему старичку успело стукнуть?
— Пятьдесят два.
— Гм… В самом деле зажился на этом свете. Но каким способом Брайт ему… э-э… помог?
— Самое потешное, что дед умер именно от старости. Вокруг все недоумевали. Из него будто выпили жизнь.
— Полагаю, слово «будто» ты употребила для приличия!
Жизель покачала головой, усмехаясь без веселости.
— Это не было вампиризмом — как его понимают, — возразила она. — Никто не пил из деда жизненную силу, тем более кровь. Такое папеньке не сошло бы с рук, а он не из тех, кто любит попадаться. К тому же этот случай был первым в округе, если не во всем королевстве. Немолодой, но еще крепкий мужчина за пару месяцев словно прожил несколько десятилетий и перед смертью, говорят, выглядел вдвое старше.
— Вообще есть такая болезнь, — сообщил Светлан. — Но я не уверен, что она может протекать настолько бурно.
— Болезнь тут ни при чем, — отмахнулась женщина. — Хотя поначалу так и подумали. Подозрения возникли позже… намного позже — лет эдак через тридцать… за которые новый граф не изменился ни на йоту. При том что жизнь вел отнюдь не ночную, обожал чесночные соусы, а спал вовсе не в гробу. Даже в церковь похаживал, изображая добропорядочного. Близких родичей у него не было, да он и не нуждался в них. И однако по истечении этих десятилетий надумал жениться. Конечно, выбрал юную и непорочную, из не очень знатной семьи, но с недурным приданым и безупречным здоровьем… коего едва хватило на три года совместной жизни.
— Что, история повторилась?
— В том-то и дело. В двадцать лет маменька ушла из жизни глубокой старухой. Это уже походило на заклятие, наложенное на род де Компре. Но почему оно действует так выборочно, почему граф Брайт не стареет и даже не хворает, хотя с каждым годом транжирит свое здоровье все беспечней?
— Хе, — пробормотал богатырь. — Похоже, следующей должна была стать ты. Ведь он мог тянуть лишь из близких, верно? Кого знает почти как себя, изучил во всех проявлениях. И следующая порция ему потребовалась бы раньше — может, и намного… скажем, вдвое. Тем более что второй… э-э… донор был пожиже первого. Но сперва ты должна была созреть, ага?
Уставившись на него, Жизель вновь покачала головой — на сей раз удивленно.
— Если б тут не было Анны, я решила бы, что ты читаешь мысли, — сказала она. — Да, мало- помалу и я пришла к тем же выводам… тем более что, пока папуля проникал в меня, заодно добиваясь схожести с собой, я изучала своего родителя. И пыталась вникнуть в его магию, странную настолько, что ни один столичный маг не мог сыскать доказательств двойного убийства… Прочие деяния отца я пока оставляю в стороне, — прибавила графиня. — Хотя и там он пакостил столь скрытно, что подозрения пострадавших ни разу не подтвердились фактами. Уж себя сиятельный граф де Компре оберегал со всем тщанием, а в шахматы и даже в го никто не мог его переиграть — видел на много ходов вперед.
— Этому и тебя научил? — спросил Светлан. — По ходу дела, пока переделывал под себя… так сказать, неизбежное зло.
— Для него — зло, — кивнула женщина. — А мне лишь это и дало шанс. Времени-то оставалось все меньше, и в зрелость я как раз входила.
— Но сначала нужно было выяснить способ…
— Верно, — снова кивнула она. — Я тоже не люблю, когда меня ловят, а все прочие средства… обороны…
— К примеру, яд, — проворчал богатырь.
— Или даже порча. Не королевские дознаватели, так столичные маги распознали бы это с легкостью — у них в таких делах огромный опыт. Да и папеньку, как уже, говорила, подловить на обыденном было трудно — требовалось нечто, чего он не мог ждать от глупышки дочери, по всем признакам, не наделенной серьезным талантом.
— Ладно, я уже понял, какая ты хитрая, — сказал Светлан. — Переходи к сути.
— Оказалось, Головень вправду умел прилепляться к близким, в своем сознании создавая их призрачные подобия, — но не напрямую, нет. Его дар был особого свойства, до сих пор невиданный в нашем мире, а потому не распознанный даже самыми учеными из здешних магов. Дело в том, что образы, отражавшие моих деда и мать, копировали их, какими они были в прошлом. Собственно, на разгадку меня натолкнул портрет матери, висевший в отцовской спальне, где ее изобразили подростком. Вскоре я выяснила, что заказал картину сам граф, причем лучшему из художников Нордии. И конечно, в замке имелись портреты деда, где его запечатлели молодым. Правда, не такие же мастерские, зато их было несколько. А меня отец выставлял перед живописцами едва не каждый год — уж на это он не жалел средств.
— Брайт что, умел делать проколы во времени и через них протягивал энергетические канальцы?
— Вернее сказать, щупальца, — со странной улыбкой произнесла графиня. — К омоложенным подобиям своих жертв он пристраивал свою эфирную голову и убыстрял картинку настолько, что прошлые годы умещались в недели. А силы, что растратили жертвы за этот срок, теперь утекали в него. Но поскольку возникшую пустоту нужно было чем-то восполнить, недостача покрывалась за счет будущей жизни моих злосчастных родичей. Скорее всего с женой Головень проделал это несколько раз — ведь она была юной. Да и по своему отцу мог проехаться дважды. Все не так и сложно, если вникнуть.
— Ну да, — хмыкнул Светлан и покрутил в воздухе пальцами, будто попытался выстроить схему этого изощренного грабежа. — Чего ж тут сложного? Обычные дела!
— А по проторенной тропе идти легче, — продолжала женщина. — Теперь я знала, откуда ждать удар, но мой родитель не знал, что я знаю. И еще одно преимущество у меня было — пылкое воображение подростка. Мне не требовались портреты, чтобы представить отца, каким он был в детстве… или каким
