— Да ведь туда тебя и затянет — наверняка. Сперва любопытство свое потешишь, а после смекнешь, что факты-то — жареные. Так почему не подать под пикантным соусом?
— Ну признаю, я больна политикой, — нехотя согласилась она. — Но и науки меня влекут — ты же знаешь. Вот и сделай, чтоб я с головой окуналась в них, — тебе ж по силам такое.
С головой-то — не самое трудное. А как насчет остальных частей тела? Хотя задачка впрямь занятная.
— Не искушай, — сказал Светлан. — Я ведь человек… э-э… богатырь увлекающийся, а ныне мне нужно сосредоточиться на цели.
Сняв летучий корабль с фунта, он направил его к монастырю, разгоняя во всю мощь. Такого зрелища здесь еще не видели. Интересно, сколько монахов решит, что у них поехала крыша?
— Не высовывайтесь за бортик, — предупредил он спутниц. — Помните о прославленных лучниках Нордии. Для них все, что порхает по небу, — законная добыча.
— И что бегает по земле, — прибавила Анна, с готовностью пригибаясь. — Они смотрят на мир через прицел.
Секунду помедлив, графиня последовала ее примеру. Нарваться на стрелу ей тоже не хотелось.
— Я постараюсь выманить меченосцев в монастырский двор, — сказал богатырь. — Надеюсь, у отшельниц хватит ума запереть за гостями двери. Это сэкономит нам время и убережет от эксцессов. Не хватало, чтобы в запале Людвиг приказал вырезать всю… э-э… сестрию.
— Еще они любят захватывать заложников, — сообщила Анна. — И прикрываться живыми щитами.
Видно, своих врагов она успела изучить — экая разумница!
— Как это знакомо, — хмыкнул Светлан. — И от кого ж повелось?
Дождавшись, когда лодка проплывет над стеной, он сиганул вниз, взамен мечей прихватив с собой увесистую трость, обнаруженную в каюте. Приземлившись на выщербленные плиты, неторопливо направился через двор, с любопытством поглядывая по сторонам, будто на экскурсии. А через секунды со всех сторон к нему устремились латники, воинственно вопя и потрясая оружием.
В смелости монахам-воителям не откажешь — или же в глупости, что иногда заменяет. Парни тут собрались отборные: рослые, здоровенные. Некоторые даже достигли отменной умелости в обращении с инструментами, предназначенными для потрошения ближних. Чего им не хватало сейчас — это скорости. Даже в такую крупную цель их острые железки не попадали, а больше одной попытки Светлан не давал никому, выхватывая мечи из рук и ломая на части. Клинки попадались превосходные, вполне достойные украсить коллекцию любого ценителя, но здесь они предназначались не для любования — посему приходилось идти на жертвы, сильно огорчая владельцев.
Когда клинков лишились более половины, меченосцы вспомнили про арбалеты и, раздавшись в стороны, принялись палить в богатыря с удаления. Но и так не смогли его достать или хотя бы затормозить — от летящих в него стрел Светлан отмахивался, как от комаров, продолжая свое неспешное продвижение. А когда решил, что уже можно, вдруг оттолкнулся, вминая булыжники в грунт, и взлетел к верхним этажам главного здания, единым махом очутившись на широком балконе.
Здесь утихомирил несколько особо заядлых стрелков, оглушая щелчками по шлемам. Затем помахал рукой толпящимся внизу латникам, обескураженным, но, что интересно, вовсе не сломленным, и бросил взгляд на корабль, уже причаливший к центральной башне. После чего вступил в помещения — пожалуй, самые просторные и удобные во всем монастыре.
В этом корпусе и обосновался Великий Магистр со своей личной охраной, выжив или даже изгнав отшельниц… как выясняется, к их же благу. Потому что именно тут Светлан решил порезвиться, а это чревато разрушениями — хорошо, если не до основания.
И началась охота. То есть монахи, верно, считали, что это они охотятся на богатыря, но происходило наоборот. Острый его слух с легкостью проникал сквозь стены и перекрытия, отыскивая противников, а настигал их Светлан еще прежде, чем они успевали изготовиться к схватке. И тут же отключал, машинально ведя счет. При этом не обращал внимания на преграды, походя сокрушая любое препятствие, — да простят ему отшельницы. Впрочем, вряд ли сия обитель переживет сегодняшний день. Ну так и чего ее щадить?
Он не спешил, давая Людвигу время проникнуться опасностью, которую тот вызвал на свою голову. Во внешние двери, запертые самими же защитниками, ломились меченосцы, стремясь помочь своему предводителю. Но строили тут прочно и как раз в расчете на штурм — поэтому каждый вход напоминал крепостные ворота. На всякий случай обрушив лестницы, соединявшие с нижним этажом, Светлан обошел все комнаты, не оставляя без внимания ни один шорох. На его счету было уже более трех десятков — пожалуй, самых матерых из здешних волчар. Отлавливать их оказалось, во всяком случае, не скучно. Идет охота на волков… э-э… гуманная, понятно, — не до смерти. Мы ж не дикие.
Затем он поднялся на самый верх, рассудив, что пора заканчивать. Здесь еще оставался источник шумов, приглушенный и если не напуганный, то наконец вспомнивший про осторожность. Вот только не поздно ли?
Резким броском богатырь проломил толстенную кладку и вступил в комнату, отряхивая с плеч щебенку. По привычке он берег голову, хотя вполне мог бы использовать ее вместо тарана. Все ж как удобно быть живым танком: не нужно далеко обходить, искать проходы… Зачем искать, когда р-раз — и вот он!
Залец был знакомым — как раз тут они наблюдали Людвига, творя совместное волшебство. Магистр и сейчас восседал в том же кресле, будто у него отнялись ноги. А Светлан предстал перед ним в темных клубах, грозный точно архангел, ниспосланный Господом.
— Так не бывает! — возопил Людвиг, царапая ногтями локотники.
— Просто ты еще не встречался с таким, — возразил богатырь. — Вдобавок ты явно не мудрец, да и сны вряд ли видишь… Ну что, будешь колоться? — спросил он затем. — Как бы момент истины, да?
— Изыди, — пробормотал магистр, сморщив лицо. — Я служу не тебе. И не твоему хозяину.
Он попытался встать, но не смог — Светлан уже обернул его локти прозрачной пленкой, накрепко прикрепив к тяжелому креслу. Простенький фокус, зато эффектный. И не поймешь, что тебя держит.
— Ведь и не Богу? — сказал богатырь. — И разве ты один? Ваши святоши смахивают на горе- переводчиков, которые с грехом пополам распознают отдельные слова, а все непонятое лепят по своему разумению, извращая смысл напрочь. Ну хоть бы уши почаще мыли!
В ответ раздалась такая длинная и цветистая ругань, что впору было записывать. Впрочем, на память богатырь не жаловался — так что записать можно и потом.
— Наверно, это любовь, — предположил он. — Соскучился по мне? Вот я и пришел — наградить за все. Разве не этого ты добивался? А теперь вроде не рад. Какое непостоянство!.. Или ты не способен любить — ни друзей, ни женщин… ни собственных детей.
— Но почему везет другим, а не мне? — вырвалось у Людвига. — За что меня обделили наследником?
— Ну не любит тебя Бог, — ответил Светлан. — И я его понимаю. Да и что у тебя наследовать, подумай!.. Твою злобу и жадность, твою глупость?
— Это Головень навел на меня порчу, — произнес магистр с убежденностью, на которую редко везет более умным. — Так пусть за подлость графа заплатит его же отродье — это лишь справедливо!
— Что тут скажешь? — пожал плечами Светлан. — Логика — железная. От высосанной из пальца предпосылки через притянутые за уши аргументы приходим уже к полной белиберде. А спрос, как всегда, с бессильных… Впрочем, на месте де Компре ты бы так и сделал, а герцог и граф — скотинки родственные.
— В тебе они и вовсе совпали, — огрызнулся Людвиг.
— Ошибаешься, — сказал богатырь. — Я зверь иной породы, и вас, убогих, мне понять трудно.
Магистр вдруг оскалил прореженные зубы, ухватившись за последнюю радость.
— И все равно ты зря сюда гнал, — объявил он. — Лишь началась свалка, гаденыша закололи. И что бы теперь ни сотворили со мной, ты проиграл!
