поднимая вверх указательный палец. — А женщина и мода — это неразрывные понятия.
Упс. И правда забыл. Ну вот, теперь подъехать к модельеру на предмет более близкого знакомства явно не получится: представляю выражение его лица при виде Морганового стиля! Ну да ладно. Зато скучать не придется.
Здание, естественно, было оцеплено. Не снаружи, конечно. Внутри, чтобы не привлекать внимание общественности и конкурентов. Пройдя через три ряда охраны, мы вошли в… Ну да, в лифт. А показалось, что вышли на футбольное поле. Да, он был просто огромным, но поражали не размеры, а то, что вокруг не существовало никаких преград для взгляда.
Стекло, прозрачнейшее, отмытое и отполированное до полной невидимости. Стекло повсюду: над головами, по сторонам, под ногами. И весь город как на ладони. Вернее, «всем» он стал в конечной точке нашего путешествия, на сто одиннадцатом этаже, а в момент старта столица просто распахнула нам свои объятия.
Ничего удивительного, что мы не сказали друг другу ни слова, пока поднимались. Потому что оба глазели как зачарованные на чудесную картину, раскрывавшуюся перед нами все шире и шире. Правда, интерес Моргана явно был сосредоточен на определенном районе города, но вот на каком, я определить не успел: прозвенел колокольчик, и двери лифта разъехались в стороны.
Да, именно так я и представлял себе святая святых творца моды: цвета и формы во всем возможном великолепии. Конечно, хаоса тоже хватало. Обрезки, обрывки, ленты, нитки, бумажные комки неудавшихся набросков наполняли собой все свободное от людей и мебели пространство, и приходилось практически «плыть» в этом море, активно помогая продвижению и руками и ногами. Где-то в разноцветных волнах иногда мелькали головы стражей порядка, но куда больше попадалось на пути истинно прекрасного. Моделей. И не все из них были…
Да, одетыми были не все. Осознав это, я, предвкушая развлечение, повернулся к Моргану, ожидая увидеть то, что обычно возникало на его лице в подобных ситуациях, но мои надежды жестоко разбились о реальность: напарник бесстрастно стоял посреди всего этого великолепия и беседовал с одним из городских детективов, чуть ли не позевывая от скуки. Заметив мой недоуменный взгляд, капитан Кейн сказал еще несколько слов своему собеседнику, распрощался и подошел ко мне.
— Знаешь, из-за чего весь сыр-бор?
Честно говоря, я даже не хотел узнавать. Какая разница, что привело нас в эту обитель красоты?
— У хозяина всего этого… — Морган взял паузу, чтобы подобрать подходящее слово, но вскоре безнадежно махнул рукой и продолжил: — В общем, у хозяина пропала его любимая кофейная ложечка. Без нее, сам понимаешь, творить моду дальше просто-таки невозможно.
Словно в подтверждение его слов, из огромных дверей, открывающих вид на целую анфиладу комнат, вырвался вихрь, состоявший, впрочем, из одного-единственного человека, заламывавшего руки, а также по возможности другие части тела, и причитающего что-то то ли просто на французском, то ли на французском непечатном.
Увидев новые лица, месье Клод Дюпре подлетел к нам. Вернее, уже только ко мне, потому что Морган удивительно вовремя отступил назад и смешался… Нет, скорее спрятался за ширмой, сложенной из статичного беспорядка и судорожно перемещающихся по помещению моделей.
— Мон дье, только не сейчас! — Модельер схватил меня за рукав. — Умоляю, только не сейчас, когда я в таком состоянии… Вы, несомненно, имеете все необходимые достоинства, чтобы содействовать мне в моем титаническом труде, но в эту минуту я не могу ни здраво оценить вашу уникальную красоту, ни сосчитать до пяти! Умоляю вас, вернитесь немного позже. О нет, что вы, я вовсе вас не прогоняю, если пожелаете, ждите здесь, но… — Он горестно обвел рукой комнату. — Это не место для таких людей, как вы и я.
Его переполняла энергия. До краев. Сумасшедшая, искрящаяся энергия. И казалось, что, если он не найдет, куда разрядить аккумулятор своего энтузиазма, все взлетит на воздух.
Теперь понятно, откуда в его эскизах это вечное ощущение «на грани нервного срыва»… Но лестно, ничего не могу сказать. Весьма лестно. Жаль, придется признаться:
— Я не модель, месье.
— О, а кто же вы тогда? — Модельер посмотрел на меня с обидой малолетнего ребенка.
— Я детектив. Из Службы Безопасности. Так сказать, призван на помощь коллегам.
Что неудивительно, месье Дюпре, как и многие другие люди, неважно чем занимающиеся по роду профессии, сразу же потерял ко мне интерес. Ну и слава ками!
— Как мне сообщили, у вас пропал весьма ценный предмет посуды?
— О да, да! Ценнее не бывает!
— И когда вы заметили его отсутствие?
— Меня уже спрашивали. Сотню… нет, тысячу раз! Я устал отвечать. Вы можете понять напряжение творческого человека? Я устал!
Очередной истеричный взрыв оказался охотно поддержан хором недовольных моделей, каждая из которых высказывала свои собственные претензии, а потому ни единого слова было не разобрать.
Поскольку в ушах полицейских, присутствующих в колыбели моды чуть дольше, чем мы, виднелись затычки, этот гвалт явно не должен был утихнуть в ближайшее время. Что огорчало. Вряд ли кто-то хотел доводить дело до больной головы, я, по крайней мере, точно, но предпринять хоть что-нибудь в целях уменьшения уровня внешнего шума не успел: за всех честных тружеников, вынужденных тратить время на поиски безделушки, явно никуда вовсе не пропадавшей, а попросту затерявшейся в царящем вокруг хаосе, постарался один. Кто бы вы думали?
Ответ правильный.
Морган бесшумно возник за спиной низкорослого модельера. С заметным, как мне почудилось, сожалением, осмотрел топорщащийся платиновыми вихрами затылок, а потом медленно и печально вылил на голову месье Клода крюшон. Из графина, который только что стоял на столе неподалеку.
Это была благословенная тишина. Целых полминуты, в течение которых планета остановила свое вращение.
Конечно, счастье никогда не длится вечно: модельер поймал носом последнюю каплю красно- оранжевого напитка, шумно втянул ее в ноздрю, чихнул, разбрасывая во все стороны фрукты, задержавшиеся в волосах, и повернулся к своему обидчику.
Наверное, будь весовые категории примерно равны, он бы вцепился в моего напарника, а так, будучи ему едва ли по плечо, только грозно вытаращился снизу вверх, а потом мои уши напрочь заложило визгом:
— Арестуйте его! Арестуйте его немедленно! Вы что, не видите? Это же покушение! Покушение на мою…
О жизни речи идти не могло, о чести тем более, поэтому месье Клод долго и часто дышал, пока в его голову не пришло единственно возможное обвинение:
— На мою музу! Он покусился на мою музу!
Морган приподнял бровь, удивительно четко копируя повадки Барбары. Перевел взгляд сначала направо, потом налево, потом снова внимательно посмотрел на модельера. Сузил глаза, словно к чему-то напряженно присматривался, и вдруг хлопнул в ладоши прямо перед носом месье Клода. Над правым плечом. Над макушкой. И замахал руками, приговаривая:
— А ну кыш отсюда, доносчица!
Я отполз к стене, уткнулся в нее лицом, примерно так же, как давеча это проделывал мой напарник, и заплакал. Смеяться не мог по двум причинам. Во-первых, было бы форменным издевательством позволить себе хотя бы одну улыбку по поводу плачевного состояния прически «отца всея моды». А во-вторых… Нет, никакого смеха тут просто не хватит!
— Арестуйте! Арестуйте! Арестуйте! — Месье Клод катался по полу и сучил конечностями.
— Офицер, ваше ору…
— Не надо, я сам это сделаю.
Местные полицейские хоть и разделяли мое веселье (по нарочито скорбным гримасам было видно, что разделяли!), не могли не отреагировать на заявление добропорядочного налогоплательщика и вообще милейшего человека, а потому пришлось оторваться от стены.
