Эй, парни, у вас что, перекур? А часы-то тикают, все безжалостнее и безжалостнее. Мне, по крайней мере, ждать некогда.
Я лихорадочно обвел взглядом руины ювелирного салона и с трудом подавил разочарованный вздох. Они даже еще и не приступали! Ну что за везение, я вас спрашиваю? А, можете не отвечать. Это мое везение. Самое натуральное. Что ж, придется в очередной раз доказывать справедливость поговорки о том, что каждый человек сам кузнец своему несчастью. Или как там звучало в оригинале?
— Чего стоим? Кого ждем?
Я шагнул к ближайшему выставочному столу. На темном бархате под стеклом переливались всеми цветами радуги осколки звезд, кое-где сливаясь в причудливые созвездия. Стекло должно было быть бронированным. Или, на крайний случай, ударопрочным. Впрочем, когда столько денег тратят на внешнюю защиту, о внутренней обычно не думают, справедливо полагая: если уж грабители проникли в помещение через главную линию обороны, стоит поберечь собственные средства и нервы сотрудников. А значит, что мешало мне ударить по столику замками наручников? Ровным счетом ничего.
Оно раскололось на несколько частей, которые я расшвырял по сторонам, запуская руки в бриллианты. Зачерпнул целую горсть, выволок наружу и спросил, искренне любуясь радужными бликами:
— Красиво?
Сразу после моих слов взвыла сирена. Впрочем, ничего другого случиться и не могло, ведь горе- грабители, как выяснилось, не успели даже еще добраться до сигнализации.
— Да я тебя сейчас… — двинулся ко мне верзила, потащив мачете из ножен.
— И что нам теперь делать? — всхлипнул коротышка.
— Делать ноги, — предположил я.
— А что, с ними надо делать что-то особенное?
Мы с верзилой, не сговариваясь, повернулись к низкорослому плаксе и хором заявили:
— Бежать надо!
Коротышка дернулся к своему напарнику, но осколки стекла и просыпавшиеся из моих пальцев драгоценные камни — не самая лучшая почва для побега: шаг, скрип, скрежет, недолгий полет… Падение конечно же. А следом за ним испуганный вскрик:
— Ой, моя нога!
Я вздохнул еще раз, распахнул заднюю дверь «маверика» и кивнул:
— Прошу в экипаж!
Коротышка замешкался, а вот верзила думал недолго: подхватил напарника под мышки, закинул в машину, потом указал кивком на Амано, так и не сменившего положение тела:
— А с этим что будем делать?
— Оставим здесь. Не тащить же? Еще очухается по дороге…
Мы выволокли капитана в торговый зал, и я немного задержался у неподвижного тела, прислушиваясь к его дыханию и голосу собственной совести заодно, но промедление длилось недолго: крепкая рука потянула меня за шиворот:
— Залезай!
Вот я бы на их месте оставил странного незнакомца там же, где и встретил. Впрочем, проявленное благодушие объяснилось сразу, даже без слов, потому что усадили меня как раз на водительское сиденье.
— Знаешь, что тут нажимать надо? — спросил верзила.
— Справлюсь.
— Тогда гони. И смотри у меня… — Широкое лезвие мачете прижалось к моей шее.
Хорошо, что рули в нынешних мобилях делают так, что ими может пользоваться кто угодно: хоть дама с дюймовым маникюром, хоть ребенок, хоть человек, руки которого слегка обременены не самыми драгоценными украшениями.
Решив, что одним разрушением больше, одним меньше — невелика разница, я дал задний ход настолько резво, что въехал в магазин на противоположной стороне улочки. Самую малость. На ладошку всего лишь. Где-то за спиной зазвучали перепуганные голоса, от перекрестка раздались завывания полицейских сирен. Словом, все шло в точности по заданной программе. Жаль только, исходники к ней писал вовсе не я. Меня, так сказать, назначили отладчиком. А Амано…
Он так и не пошевелился, когда «маверик» унесся в голубую даль к набережной.
Глядя, как прекрасная машина пропадает в пучине вод, я прослезился. Вполне искренне. Конечно, страховку оплатят. И компенсацию за «причинение ущерба во время выполнения следственных мероприятий». Поэтому смахнул слезу я вовсе не по груде металла и электроники: где-то там, в недрах «маверика» громоздились кучи личных вещиц моего напарника, наверняка дорогих, как память, и во что все это превратится…
Помню, какой концерт для симфонического оркестра мы прослушали всем отделом, когда кто-то включил микроволновку на полную мощность, пока там стояла любимая Аманова чашка для лапши. Вовек не забуду. Пусть он и отчасти дурачился, как обычно, расстроен был все-таки порядочно. И черепки собирал в ладонь бережно. Как мертвых бабочек.
— Покойся с миром…
Верзила, снова подхвативший коротышку на руки, покосился в мою сторону. С выражением, которое я все равно не мог разобрать за стеклами темных очков. Зато рык прозвучал достаточно грозно:
— Ты пойдешь сам: на тебя рук уже не хватит!
— Куда это я пойду?
— Вперед! — Он ткнул мне коленом пониже спины, задавая направление движения.
Шли мы недолго: ровно до машины, припаркованной в тени парковой ограды. Верзила бережно погрузил внутрь свою ношу, потом повернулся ко мне и велел:
— Ты тоже лезь!
— С какой это радости?
Вместо ответа или пояснения он дернул за ремень брюк, почти бросая меня в пасть открытой двери. Внутри было просторно, тепло и темно, вот только насладиться комфортом я так и не успел, потому что в следующее мгновение к моей шее снова прижалось что-то металлическое и острое, хотя не столь громоздкое, как мачете, и укололо, погружая мое перенапрягшееся за день сознание в блаженное забытье.
Иногда полезно притворяться, что спишь: можно услышать много всего интересного. Но мне мало было слышать. Я хотел получить информацию от всех органов чувств и сразу, чтобы…
Принять решение.
«Твой контингент» — так сказала Барбара. И, резко открыв глаза, я убедился: да, контингент именно мой.
Школьница. Примерно на два года старше Адвенты. Правда, выглядит почти совершеннолетней. В смысле далеко не на свой возраст. Хотя чему удивляться-то? С ее проблемами и поседеть легко раньше времени. Хорошо, что волосы у нее такого удобного цвета… как у Маргарет в детстве. Мышиные. Или, как их еще элегантно называют, русые.
Испуганные глаза за стеклами очков. То ли серые, то ли сизые. Или это один и тот же цвет? А, неважно. На снимке все равно было не разобрать. Кстати, как раз эта деталь, очки то есть, и показывает, насколько девица еще юна: не дозрела до коррекции зрения. Не думаю, правда, что эта самая коррекция так уж и будет нужна, скорее аксессуар на переносице Элисабет Айрин Мария-и-Доминик Арагона — просто дань традициям. Ну и заодно фильтр от всяких вредных воздействий. Я очки не носил в детстве только по той причине, что в условиях орбитальных станций и крейсеров вредными были, к сожалению, вовсе не те воздействия, что отражаются на зрении…
Рядом с девочкой, загораживая от моего взгляда примерно половину тоненькой фигуры, возвышалась громада, именуемая, если верить досье, Диего Ривера Хименесом. Парень был высокий, годами старше Элисабет примерно вдвое, и вообще большой во всех отношениях. Кроме интеллекта. Впрочем, мозговым центром как раз этой парочки ему не суждено было стать ни при каких обстоятельствах.
