словно в эпилепсии, тело заметно завибрировало, задрожало, кожа покрылась мелкими бисеринками пота.
В унисон с этим все записывающие приборы заработали с десятикратным ускорением, самописцы словно взбесились, фиксируя максимально допустимые вспышки активности. На экранах замелькали фейерверки цифр, каких-то таблиц и сложных графиков, и отблески этих фейерверков заполыхали в глазах ученого, который бросился к своему основному рабочему месту, пытаясь по горячим следам выискать какие-то только ему понятные закономерности или ожидаемые результаты.
Тогда как командир Дивизиона вспышку физической активности майора со смешком приписал несколько иному человеческому свойству:
— Ну и чего ты так от моего взгляда дергаешься и краснеешь? Не бойся, за неуважение к старшим бить не буду.
— Чего это я боюсь? — нахмурился герой. — И где это я кого не уважил?
— Ха! А то я тебя не раскусил: так и мечтаешь, чтобы я ИПФС не прошел? А то и сразу отказался? А потом пробежишь полосу препятствий быстрей меня и займешь мою должность?
— Интересно. — Терзающая боль несколько отступила, и Танти даже умудрился состроить наивную рожицу: — С каких это пор старшего куратора имперской безопасности выбирают по физической выносливости?
— И не мечтай! Зато на место командира Дивизиона ты явно с нехорошим гастрономическим интересом посматриваешь.
— Ну так… плох тот майор, который не мечтает стать маршалом.
— Тоже зря надеешься, — продолжал посмеиваться Серджио, извлекая какой-то стул между столов и усаживаясь рядом с объектом экспериментов. — Разница в возрасте у нас небольшая, так что на пенсию уйдем вместе.
— Ничего себе небольшая! — от всей души возмутился молодой герой. — Вам ведь уже тридцать девять!
Причем сказал это таким тоном, словно речь шла как минимум о восьмидесятилетнем старце. Капочи даже обиделся не на шутку:
— В истории Дивизиона я самый молодой командир, занявший это место.
— Впечатляет, — сразу согласился с ним Танти. — Даже невероятно впечатляет. Но ведь это не значит, что следующий командир не добьется этой должности в еще более молодом возрасте. Это раз. А два, при всем желании вам крепкого здоровья и долгих лет жизни, вряд ли вы в своем преклонном возрасте уже через пару лет сможете тягаться с более молодыми, ловкими и сильными воинами. Мне профессор Сартре показывал диаграмму, на которой ухудшения моторики с возрастом стремятся вниз с геометрической прогрессией.
— Поговори у меня, поговори. — Тон у Серджио стал угрожающим, хотя в глазах продолжали плясать смешинки. — Я тебе и через сорок лет фору дам.
— Через сорок? У-у-у… разве столько живут? — Причем парень подумал явно о своем шестидесятилетии, а не о восьмидесятилетии командира.
— Живут, живут, — утешил его полковник, хотя и добавил с нажимом: — Если язык умеют за зубами держать как следует.
— Мм? — не открывая рта, Танти перешел на язык жестов, которому как раз стали обучать на Кафедре.
При этом он спросил, где его подловили в излишней болтливости. Капочи вначале присмотрелся к профессору Сартре, почти скрывшемуся в облаке виртуальной аппаратуры, и только после этого стал переходить к делу:
— Никому не проболтался о причине наложенного на тебя пять лет назад взыскания?
— Как можно! Я ведь себе не враг!
— А то майор Хайнек очень и очень интересовался подноготной этого наказания. Подозревает в чем- то особо тяжком и страшном…
— Странный он, однако… И чего на меня взъелся? Солдафон!..
Серджио ухмыльнулся:
— Чувствует, что ты не на своем месте. А капитану Ланьо ты не проговорился?
— Ей — тем более! — воскликнул Парадорский. И тут же признался: — Хотя я даже себе представить не могу, что будет, когда она узнает: муж моложе ее на год.
— Кошмар! Ужасно! — с несвойственным для него сочувствием поддакивал полковник. — Как вы эту трагедию переживете, не представляю!
Но молодому герою было совсем не до шуток, у него перед глазами промелькнуло то самое событие более чем пятилетней давности, которое до сих пор не давало ему покоя.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дело происходило сразу после торжественного вручения наград, присвоения внеочередных званий всем героям событий на Хаитане. Молодые космодесантники стояли своим кружком в преддверии праздничного банкета в главном зале родного училища и с восторгами припоминали моменты только что закончившейся церемонии. Все-таки личное пожатие руки самим императором, пусть даже и в довольно узком кругу, без единого журналиста, — событие экстраординарное. Ну и гвоздь всего события — вручение Парадорскому ордена «Изумрудный Листок» — будоражило кровь не только ему. Поэтому несколько неприятным диссонансом оказались для всех слова одного из воинов Дивизиона, который приблизился к группе курсантов и официальным тоном обратился к молодому герою:
— Тантоитана Парадорского немедленно вызывает полковник Капочи в седьмую аудиторию.
Что-то в его тоне сразу не понравилось ребятам. Особенно всполошилась Клеопатра. Она увязалась за своим парнем до самого места вызова и все спрашивала:
— Что ему от тебя надо?
Вопрос, понятно, риторический, на который Танти пообещал ответить только после выяснения причины вызова. Кажется, его любимая собралась и в саму аудиторию проскользнуть с невероятной наглостью, но стоящий у входа дежурный ее и не думал впускать, а потом и дверь плотно закрыл. Так что подслушать девушка ничего не смогла даже при всем желании. Хотя и волноваться ей вроде как повода не было. Просто было до жути интересно.
Тогда как молодой герой-космодесантник внутри аудитории номер семь пережил один из самых неприятных моментов в своей жизни. Командир Дивизиона ожидал его там в полном одиночестве, выслушал доклад о прибытии и вместо поздравлений с наградой сразу перешел к обвинениям:
— Почему ты до сих пор не признался в содеянных преступлениях? Или не учитываешь, что чистосердечное признание смягчает вину и уменьшает сроки заключения?
Первый раз в своей жизни Тантоитан настолько испугался, что у него перехватило дыхание, он покраснел и почувствовал головокружение. Панические мысли разбежались во все стороны, потом вернулись обратно в мозг, сталкиваясь, словно волны цунами, и лишая так нужной в данный момент сообразительности, концентрации и здравого рассудка. Только и мелькала на периферии сознания глупая фраза из какой-то книги: «После наивысшего триумфа его накрыла трагическая длань неудачи. И он бесславно погиб в глубокой пучине черного отчаяния…»
Содеянных преступлений на своей совести Парадорский имел три. Так ему казалось. Причем третье проходило по категории уголовно ненаказуемых: более года назад он при соучастии Гарольда Стенеси обманом заставил их друга Романа Бровера поступить вместе с ними в космодесантное училище. Но вряд ли главного куратора имперской безопасности могли заинтересовать шалости мальчишек.
А вот остальные два преступления являлись явно более весомыми. В том, что они раскроются, немалую роль могли сыграть и недавние события: подвиги, награды, звания. Служи Парадорский тихо, так сказать, не высовываясь, никто бы под него копать не стал. А тут — весь набор: и лучший, и сильнейший, и
