— Ты видишь знак на воротах столицы?
— Это наш мир, — де Фокс явно решил срезать путь, ответив на все вопросы разом. — Наш, а не Легенды. Дальше ты понял, или мне, все-таки, нужно будет объяснять?
— Такое знакомое ожерелье, — не понимая толком, что же он сейчас чувствует, Йорик просто отошел к стене и сел на пол, обхватив руками колени, — моя прабабка в пятом колене была Светлой Госпожой. Теперь я знаю, что она была еще и редкостной сукой.
Упомянутая прабабка, по счастью, совершенно не понимающая ни зароллаша, ни суржика, на который сбился Йорик, постучала по столешнице рукоятью ножа:
— Я не против того, чтобы мне поклонились жрецы Нур, но, Эльрик, может, самое время объяснить мне, что тут, рази вас мор, происходит?!
А ничего уже не происходило. Все уже произошло. И старая, уродливая Яга, скрюченная непосильной ворожбой, проковыляла, держась у дальней стены, скрылась за дверью. Она сейчас поднимется наверх, в свою светлицу, посмотрит в зеркало, и страшно, дико, тоскливо станет ей, отвратительной, в ее красивом жилище, где все устроено так, как нравилось молодой, прекрасной женщине. Где никогда не найти себе места старухе.
Эльрик сломал одну жизнь, чтобы починить другую. Кто осудит его? Здесь — никто, кроме самой Яги. А она не посмеет.
Легенда глядит на шефанго огромными глазами, внимает каждому слову. Что он говорит ей, тихо, вполголоса? Очередную ложь, похожую на правду, неотличимую от правды, похожей на ложь. Можно прислушаться и услышать: слух, не орочий — эльфийский, но и этого хватит, чтобы разобрать слова, да только стоит ли? Не стоит.
Де Фокс мешает правду и вранье в идеальной пропорции, и этот его голос, инстинктивно выверенные интонации — все сбивает с толку, не дает разобраться, чему же верить, не позволяет даже задуматься над тем, а можно ли, вообще, ему верить. Это хорошо. Он не скажет Легенде правды, а она и не заподозрит, что ее обманули.
Впрочем, он ведь и не обманет.
Скажет то, что ей нужно услышать, скажет то, что ей можно услышать, скажет то, что она очень хочет услышать… Он знает, чего хочет Легенда, он, вообще, неплохо ее знает.
Считается, что шефанго не лгут. Сколько рассказывают историй, подтверждающих их честность, верность слову и безукоризненное выполнение договоров. Для других народов, призывающих богов в свидетели своим клятвам, или, как эльфы, клянущихся жизнью детей, удивительно то, что шефанго обходятся простым 'даю слово'. Никаких гарантий. Никаких кар за нарушение слова. Никакого стимула сделать то, что обещал. А уж их знаменитое
Мало кто задумывается о том, что 'прэтна' — это не просто измена или предательство, нет, для этих понятий в зароллаше есть другое, куда менее эмоциональное слово 'нортсьеррх'. 'Прэтна' — это измена себе. Предательство
Йорик поймал короткий, но очень внимательный взгляд де Фокса. Тот повернулся к нему — обозначил направление взгляда. Это проявление вежливости — иначе не разберешь, куда он там смотрит. Это еще один пунктик, еще одна крохотная деталь, из множества которых складываются сложные отношения шефанго друг с другом, и с теми, кто удостоился чести жить среди них.
— Общайтесь, — сказал командор Хасг, и вышел из горницы, лопатками чувствуя злорадство Легенды.
Хорошо еще, что дома не было ни одного ее портрета. Хорошо, что он знать не знал, с кем свела судьба. Светлая Госпожа Атиа — новый мир, новое имя, и ни единой зацепки для правнука, кроме волшебного ожерелья.
Нет. Есть еще. Всего одна, но существенная: во времена ее правления в мир пришли шефанго. Тогда не было еще никого, только эльфы и орки, ненавидящие друг друга, страстно и яростно воюющие. Шефанго готовы были принять любую приглянувшуюся веру нового мира, а оказалось, что божество, которое они чтили по ту сторону Безликого океана, знают и здесь. Знают Тарсе, темного бога, создателя всего, что есть на свете страшного и отвратительного, любой последователь которого должен быть убит.
И, конечно же, войны было не избежать. А горстка чужаков, не успевших еще освоиться на новой земле, сгинула бы без следа под ударом 'Несущих бурю' — эльфийского экспедиционного корпуса. Численность корпуса в четыре раза превосходила все тогдашнее население Анго.
Но Светлая госпожа сказала: 'нет'. И вместо 'Несущих бурю' отправила на север посольство, которое возглавила лично. Она единственная не испугалась чудовищных иномирян, а они, восхищенные неизъяснимой красотой эльфийской правительницы, и ее смелостью, повели себя мирно и даже дружественно. И в те дни на тысячи лет вперед была заложена основа добрых отношений между двумя государствами бессмертных.
На Айнодоре говорили, что Атиа спасла Ямы Собаки. На Ямах Собаки улыбались и соглашались. О том, что за двумя с половиной тысячами шефанго, явившимися когда-то из-за пределов мира стояла Аррангогратт — мегаимперия, объединяющая многое множество миров, и по сей день известно немногим. О том, что Аррангогратт и сейчас готова всей мощью обрушиться на мир, из которого попытаются изгнать ее детей, не знает почти никто.
Атиа же, рано или поздно устав от суетной жизни, покинула Айнодор вместе со своим мужем, Светлым Господином Фиэнаем. Они ушли вдвоем, ушли к Каири Нуру, как уходят когда-нибудь все эльфы, чтобы снова стать беспечными, легкомысленными духами, не знающими печалей, не ведающими забот. И было это давным-давно. Задолго до рождения полукровки Тэнлие.
Под пальцами струны, и легкое, звонкое тело гитары отзывается на прикосновения.
Они свободны? Да. Но только шефанго способны понять такую свободу. Только шефанго… Всего три закона[70], и тысячи традиций, ритуалов, неписаных правил, регламентирующих если не каждый шаг, то почти каждое слово. Оттенки смыслов, тонкости интонаций, выверенность жестов. Несколько десятков одних только поклонов, приветственных, уважительных, вызывающих, дружеских, оскорбительных, теплых, высокомерных… И, разумеется, улыбки. Им несть числа. И цитаты, стихотворные бусины, вплетаемые в разговор, вспыхивающие непостижимыми для чужаков оттенками смысла.
