четвертушку в долг не дадите? Я отдам.
— Сейчас, — соседка скрылась и вскоре принесла почти целую буханку и банку рыбных консервов.
— Спасибо. Помоги вам Господи, — поблагодарил Алексей и ушел к себе. До завтра, решил, хватит, а там пенсия. Можно будет и Евдокию в больнице навестить. С тем и уснул. А назавтра пришли и сообщили, что умерла Евдокия. Да как же это, не поверил он, что же за напасть? Вот навалилось! Появились какие-то люди, родственники. И откуда? Ведь одинокая была...
Алексей ушел, чтобы не мешаться под ногами, да и тяжело было на сердце. “Упокой, Господи, новопреставленную Евдокию”, — шептал то и дело молитву... С пенсией в кармане он пришел к “Универсаму” — ноги сами принесли. Долго искал там Витьку Хребта. Хорошо, подсказали мужики, нашел дружка в подвале одной из пятиэтажек.
— Хвораю, — прокашлял Витька, — тубик у меня открылся, так что, того — не сиди рядом.
— Да ладно, — махнул рукой Алексей, — меня эта лихоманка не берет, у меня свои хвори. Давай-ка помянем лучше рабу Божию Евдокию, новопреставленную.
— Это кто?
— Хозяйка моя, сегодня ночью умерла от сердца.
— Сколько лет-то, пожилая?
— Да нет, моя почти ровесница, лет шестьдесят.
— Ну, давай помянем, коли есть чем.
Алексей достал бутылку дорогой “Посольской”.
— Силен, бродяга, — оживился Витька, но тут же надолго закашлялся, прикрываясь серым от грязи платком.
Они выпили, помянули и, как водится, помолчали минутку. Витька взгрустнул и сказал:
— И я скоро, недолго осталось. Доедает меня чахотка.
— Не торопись, — попытался подбодрить его Алексей, — поживем еще.
— Да нет, сил никаких не остается, помру...
— Ну что ж, все помрем, не грусти, брат. Бог бы простил, накрутили мы с тобой, Витек, макарон. Как-то встретят нас там?
— Ты знаешь, Леха, раньше я к этому относился так, без интереса. А теперь — веришь? — боюсь. Лежу один и боюсь. Будто люк какой-то приоткрылся, а там огонь мерцает. Вижу я, и страх меня одолевает. Чувствую, ждут меня там; и не с добром ждут.
— Не грусти, Витек, я схожу, свечку поставлю за тебя о здравии и записку подам. Знаешь, я и самому батюшке про тебя скажу. Мол, есть такой мужик Витек, друг мой, хороший мужик. Пусть что-то и не так делал, но одумался теперь и прощения просит. Так?
— Так. Так. Ты не забудь только, а то муторно мне, нехорошо. Черно как-то. Света бы...
Витек опять закашлялся, да так протяжно, что понял Алексей: точно, недолго осталось. “Ну, не может же быть, — подумал с отчаянием, — чтобы здесь так плохо и там тоже. Ведь не может?”
А Витек успокоился, потянулся к стакану, выпил и сразу уснул, как будто провалился куда-то.
— Вить! — тихо позвал Алексей, но тот спал, а на губах его выступала кровавая пена.
Алексей встал. Бутылку он оставил у изголовья больного.
На улице он ощутил, что совершенно трезв, будто и не было принятых ста пятидесяти грамм. В совершенно ясной и звенящей как бы даже от мороза голове уже выстраивались в ряд слова, которые он скажет там, в храме, как обещал.
Незаметно он оказался и у самых церковных дверей. Замер, собираясь с духом, и тут заметил рядом на скамеечке старичка, явно нищего, но раньше никогда не виденного. Тот
