Тогда я, властью, данной мне Богом, разрешу его от грехов. Так надо. Как зовут?
— Виктор. Да только как же ему придти? Он лежит чуть живой.
— В какой больнице?
— В больнице? — смутился Алексей. — Да нет, он не в больнице. Он, бездомный, как и я, нас в больницы не очень-то берут. В подвале он лежит, не так и далеко, в районе “Универсама”.
— Да-с... — задумался священник. — Не знаю, как тут и быть. Ну да ладно, а вы-то как?
— Что я? — не понял Алексей.
— Вы ведь тоже не были на исповеди, поди, давно? Давайте, пока есть время, я поисповедую вас.
— Меня? — отчего-то испугался Алексей. — Может быть, в другой раз?
— А давайте сегодня, сейчас.
Алексей сдался, и батюшка принес из алтаря крест и Евангелие. Пока он читал молитвы, Алексея немного потряхивало, и мороз гулял по коже, но когда началась исповедь, он быстро отошел. Батюшка умело задавал вопросы, и Алексей раскрылся и выкладывал, выкладывал давнее и близкое — чем дальше, тем легче и охотней. Кое-что говорить было стыдно, но он выложил и это. Верно давеча говорил старик: чем в их положении гордиться-то? Кое-что, может быть, и не открыл, язык не повернулся, но и сказанного было довольно, чтобы почувствовать сильное облегчение — будто в бане помылся, основательно, с парилкой.
После того, как снята была с головы епитрахиль, как приложился к кресту и Евангелию, перевел он дух и утер обильный пот со лба.
— Будто помолодел лет на двадцать, — признался священнику.
— Вестимо, столько грязи с себя снял. Значит, так, завтра вместе с вами пойдем исповедуем и причастим вашего друга Виктора. Прямо в подвале. Вы сегодня его навестите и попросите, чтобы с утра, если ему так можно, ничего не ел и не пил. Курить тоже нельзя. Понятно?
— Да, конечно, великое вам, батюшка, спасибо.
— Завтра в полдевятого приходите прямо сюда. И сами готовьтесь к выходным, чтобы причаститься. Я объясню как.
Алексей простился и вышел из храма, хотелось ему поговорить еще и со старичком, но скамеечка на улице была, увы, пуста. Поблизости его тоже не было видно, и Алексей, немного расстроившись, пошел к выходу, но у самых святых врат, от последней могилки его окликнули:
— Ну что, мил человек? Поздравляю с очищением.
Это и был пропавший старичок. Но только как он узнал? Впрочем, сейчас Алексей не удивился бы и более странным вещам.
— Вы знаете, — продолжал старичок, — сколько лежащих ныне здесь отдали бы все, чтобы сейчас оказаться на вашем месте?
— На моем? Ну, не знаю, — покачал головой Алексей, — не уверен даже, что обрету сегодня дома кров. Что я? Нищий, пропащий человек.
— Это смотря как посмотреть. Еще час назад — да. А сию минуту — не уверен. Есть у вас надежда все выпрямить. А что дома нет, так и что? У кого он есть на этом свете? Вы спросили бы у этих упокоенных, много ли толку, что были у них хорошие, теплые дома? Вот так. А временно проживать и здесь даже можно. О покаянии же я вот что вам расскажу: “Когда настало время умирать великому Сисою, просветилось его лицо, и он сказал сидевшим у него отцам: «Вот пришел авва Антоний». Помолчав несколько, сказал: «Вот лик пророческий пришел». Потом просветился более и сказал: «Вот пришел лик апостольский». И опять сугубо просветилось лицо его; он начал с кем-то беседовать. Старцы спрашивали его сказать, с кем он беседует. От отвечал: «Ангелы пришли взять меня, но я умоляю их, чтобы они оставили меня на короткое время для покаяния». Старцы сказали ему: «Отец, ты не нуждаешься в покаянии». Он отвечал им: «Поистине не знаю о себе, положил ли я начало покаянию». А все знали, что он совершенен. Так он говорил, несмотря на то, что во время жизни своей воскрешал мертвых единым словом и был исполнен даром Святаго Духа. И еще более засияло лицо его, засияло как солнце. Все убоялись. Он сказал им: «Смотрите — Господь пришел и изрек: принесите Мне избранный сосуд из пустыни». С этими словами он испустил дух. Увидена была молния, и храмина исполнилась благоухания”.*
