— Сестрица-то ваша жива?
Отчего-то вдруг похолодело внутри у Анны Петровны, отчего-то зашлось острой болью сердце.
— Жива, — тихо ответила она и с силой прижала руку к груди.
— Слава Богу, — перекрестилась Галина, — а меня батюшка прислал, помните отца Иоаана Максимова?
Анна Петровна молча кивнула, а Галина продолжала:
— Ему сон на Пасху был, пришла певчая Анна, старая подруга вашей сестрицы, покойная как лет тридцать. Пришла и говорит: “Антонину похороните рядом со мной!” Батюшка это и велел вам передать. Только он думал, что умерла уже Антонина...
Анна Петровна прижалась к стене, чувствуя, что в ногах совсем нет сил. Она, конечно же, помнила Анну, умершую примерно в шестьдесят пятом. Вместе с Антониной они пели на клиросе в Камно в бытность там отца Иоанна. Его духовной дочерью собственно и была Антонинушка, и окормлялась у него долгие годы. И вот теперь такое ему видение!
— А сколько уж батюшке лет? — собравшись с силами, спросила она Галину.
— Точно не знаю, но думаю под сто, он ведь слепой теперь совсем.
— Передайте ему, что жива Антонинушка и поблагодарите за заботу, пусть помолится за нас. И вас спаси Господи!
Галина, извинившись, откланялась, а Анна Петровна присела на кухне, чтобы не выказать сестрице своего волнения. Помнила она — как же не помнить? Певчая Анна, сестрицына подружка, похоронена рядом с Георгиевском храмом в Камно. И место пустое рядом действительно есть, хотя и лежит там каменная плита. Староста как-то об этом сказала, пояснив: “Для своих бережем”. Пустая соседняя могила — для тебя Антонинушка Господь ее приберег! Вот теперь и она, значит, стала обладательницей тайного сестрициного знания...
А Антонинушка готовилась. Попросила, чтобы еще раз ее причастили, а потом, в Фомино воскресенье, пожелала, чтобы пришли к ней попрощаться родные. В понедельник у ее постели собрались дочь, внуки, племянники. Антонинушка каждого отдельно перекрестила и сказала уже всем вместе:
— Чаще ходите в храм, исповедывайтесь, причащайтесь, чтобы мне не стыдно было там за вас. Еще водкой меня не поминайте, и скоромным, если будете в пост хоронить.
Ее слушали и молчали. Дочка опустилась на колени и прижалась лицом к матери. Антонинушка несколько раз погладила ее по голове, но больше ничего не говорила. Она слушала, как читает Анна Петровна канон на исход души и молилась своей многомощной непресекающейся молитвой, которая сильна отворить и самые Райские двери.
— О како узрю невидимаго? Како ужасное оно претерплю видение? — читала Анна Петровна, — Како дерзну отверсти очи? Како моего Владыку смею видети, Егоже не престаях от юности огорчевая присно...
Дочь собралась уходить последняя — было уже десять часов, а домой добираться далеко. Она уже выходила в прихожую, когда Антонинушка тихохонько вздохнув последний раз, закрыла глазки.
Сидящая на стульчике рядом Анна Петровна вскрикнула:
— Антонинушка! Сестрица!
Подбежала и дочь, чтобы взглянуть на бездыханное теперь тело матери, на белое-белое ее лицо и, впервые за последние годы, совсем недвижно застывшие губы... И будто бы заметили обе, как на мгновение всколыхнулся воздух, и светлое облачко взметнулось вверх, а там, будто бы что-то приоткрылось, и пахнуло ладаном и еще чем-то необыкновенно приятным, и упоительные звуки неземных голосов на мгновение проникли в эту тихую комнату, а лучики небесного света осторожно скользнули по смертному одру Антонинушки, нежно коснулись ее лица, и оно наполнилось внутренним светом и радостью — но увы, слишком уж неземной, чтобы стать понятной обитателям здешнего мира...
Было двадцать два часа и пять минут, канун праздника радоницы.
* * *
Взыскающии же Господа не лишатся всякого блага! Получилось так, как и уготовано было
