— вскипел вдруг Прямой, — Где я нахожусь? На каком основании задержан? Кто вы такие? И вообще, без “доктора” дальше разговаривать отказываюсь! Все!
— Да не смешите вы меня, Сергей Григорьевич, — следователь говорил ровно, с легкой улыбкой, — Мы — серьезная организация, беседы через адвоката у нас не практикуются. И чем меньше вы будете о нас знать, тем больше у вас шансов вернуться на волю. А находитесь вы... скажем, в доме без мезонина. Почти как у классика… Так и расскажете потом корешам.
Кстати, об основании для вашего задержания. Двенадцатого мая около четырнадцати ноль-ноль в пивном баре “Бавария” вы нанесли тяжкие телесные повреждения двум несовершеннолетним гражданам: Байбакову Олегу и Петрову Александру: первому — открытую черепно-мозговую травму, повлекшую, по-видимому, серьезную утрату здоровья; второй также доставлен в больницу с сотрясением мозга. Так что судите сами об основаниях: при вашей биографии их минимум лет на пять-семь строгого режима. В общем, советую подумать. Если что-нибудь вспомните — гарантирую, что про “Баварию” никто никогда вслух ничего не скажет. Вот так! До встречи.
Следователь вышел, а Прямой принялся усердно переваривать полученную информацию. Итак, Айболит на Луне, Гриша Функ там же. Его самого отлавливают чехи и настроены они, видно, серьезно... Еще что-то не давало ему покоя, что-то не вписывалось в общую картину событий. “Фу ты, ну конечно! Они, похоже, упустили не только Глушкова, они и цыганку Папессу не просекли. Не мог иначе следак о ней ни единым словом не обмолвиться, ни как не мог. Значит, не знал! Вот те на! Вот тебе и спецы!”
— А ты помоги следствию, братишка, — подсказал из своего угла Кабан, — легче будет.
— Ну-ну, — пробурчал Прямой, — обойдусь без фраеров сопливых.
Вечером Кабан притащил маленький телевизор. (“Вот тебе и режим!” — с удивлением отметил Прямой). Они смотрели информационную программу по НТВ. С экрана вещал солидный телеведущий.
— Веришь? — скривился Кабан. — Я в детстве так кисель любил, только бы его и пил, а теперь не могу. Тошнит!
— А зачем смотришь его, если не любишь? — поинтересовался Прямой, — переключись на другой канал и — амба.
— У меня чисто профессиональный интерес. Надо иной раз уметь соврать с таким лицом. Профессионал! Вроде фамилия подходящая и говорит без акцента, но ведь не наш, паразит. Враг! Национальный герой Америки! Ему пенсион от Конгресса давно обеспечен, если успеет удрать, конечно.
— Ты что, к аттестации готовишься на очередное звание? — поинтересовался Прямой.
— Не твое дело! — отчего-то обиделся Кабан и выключил телевизор.
Они легли. Кабан повесил светомаскировку и включил маленький ночничок. Прямой оставался прикованным к кровати, но к такому своему положению он уже начал привыкать.
— Послушай, сержант, — спросил он Кабана, — а ты к мертвецам как относишься?
— Я, слава Богу, к мертвецам пока не отношусь, — раздраженно ответил тот.
— Я не в том смысле, — усмехнулся Прямой, — Например, если ночью к тебе придет и встанет возле кровати, что будешь делать? На допрос потянешь?
— Может и потяну. Не знаю еще, не доводилось пока встречать. А что это тебя так мучит? Что, приходят? Видно много у тебя блох за шкурой. В церковь зайди, Сергей Григорьевич.
— А ты как думаешь, поможет? — поинтересовался Прямой.
— Думаю да, — замялся Кабан, — но это не простой вопрос. Свечи поставить, к иконам приложиться, в ящик кое-чего положить — это все делают, как же нам, русским, иначе? Но этого маловато будет, чтобы помогло. Надо и еще кое-что. Предки наши хорошо это знали, по крайней мере, мои. Православными они были. А мы теперь кто? Мы все невесть кто! “Кисель” и ему подобные брызжут слюной. Не нравятся им наше исконное, православное. Подавай им чужое, заморское: пусть плодятся сектанты, как черви грызут тело России. Чем хуже, тем лучше.
— Да ты, братан, политик, а не сержант. Патриот! Хвалю. Мы, кстати, тоже — это без фуфла. И в храм ходим, и свечи ставим, и русскими себя считаем. Отпеваем своих. Знаешь храм Александра Невского? Вот там и отпеваем. На могилах иконы делаем, не скупимся. Кресты носим. Есть у тебя крест, Сержант?
— Есть. Не такой, как у вашей братии, по наследству перешел. А про свое “рыжево” можешь не хвастать, оно на полочке в кухне. Потом получишь. Но зачем тебе так много золота?
— Для уважения.
