исполнитель”, — догадался Кузьмин. Мелькнула страшная мысль, насчет ребят, что может быть и их тоже… Но нет! Их незачем. Их еще и к делу приставят, если будет у них желание. Их — нет; только его. Только он помеха, потому как знает чересчур много. Мелькали еще какие-то сумбурные мысли о том, чтобы вырваться, бежать, договориться же, наконец. Но трезвый расчет взял верх: убежать невозможно, а договариваться нельзя, следовательно…
Он вышел из микроавтобуса и посмотрел на небо. Это хорошо, что он уйдет именно так. Возможно, это и есть исполнение его мечты: чтобы рядом солнце и облака, чтобы лес, чтобы запах хвои наполнил легкие, и остался внутри не выдохнутым навечно, до самого трубного гласа. Как приятно: запах хвои… А еще хотелось, чтобы кто-то узнал, как и где именно он ушел. Ведь он не сдался? Да? Боже, какое мальчишество. Кузьмин шел впереди, в направлении, указанном капитаном (“к вертолету его”, — напоследок крикнул Силуянов, махнув несколько раз рукой на кусты), и чувствовал себя сущим мальчишкой, который, играя в войну, угодил в плен к врагам, но не сдался и с гордостью идет на расстрел, украдкой вытирая слезу от переполняющих его чувств собственного геройства.
Все понарошку и только слезы из глаз настоящие. Теперь же все было по-настоящему, только не было слез. Их просто не могло быть у человека, прожившего его жизнь. Неожиданно рядом с собой, вокруг себя он услышал звуки музыки…
* * *
Ему показалось, что в лесу тихо играет музыка: что-то знакомое и до боли родное. Впечатление было настолько живое, что он напряг слух, пытаясь окончательно узнать, вспомнить эту мелодию. Почему-то вдруг это показалось важным. Он замедлил шаг, и шедший сзади капитан слегка подтолкнул его в спину. Нет! Он сделал еще несколько шагов, прежде чем убедился: нет, все-таки это обман, еще один, вероятно, последний в его жизни. Это всего лишь голос леса, всего лишь шепот листвы… Он посмотрел вверх и увидел, что два листка, крупных и, вопреки здравому смыслу, совсем желтых — в начале-то лета! — медленно летят вниз. Они кружатся, будто танцуют друг с другом, под ту причудившуюся ему давеча волшебную мелодию, и, о Боже, как они похожи на его офицерские погоны — те первые золотые, с двумя маленькими золотыми же звездочками…
Полковник не услышал выстрела. Его вообще никто не услышал, разве что затаившийся средь ветвей уставший от долгого пения дрозд. Но и того не испугал этот негромкий сухой щелчок, будто кто-то совсем нетяжелый неосторожно ступил на валежник. Полковник ничего не услышал, просто день для него вдруг померк, и исчезли деревья. Только золотой листок маленьким солнышком среди полной тьмы все еще светил… и звал к себе, потому что был светом в конце туннеля…
Глава 3. Три медведя
“Раз, два, три... семнадцать, восемнадцать... двадцать два... — он считал шаги, но то и дело сбивался и начинал заново: — Раз, два, три...” Уже около часа они шли через болото, по какой-то ведомой лишь его провожатому, Кабану тайной тропе: иногда по зыбко колышущимся под ногами мхам, иногда по колено или даже по пояс в воде.
Несло дымком. Вроде как где-то горело, но огня было не видно. Когда выступали, Охотник любезно предупредил: “Неверный шаг — и найдут только в следующем тысячелетии, если конечно повезет тамошним археологам”. Прямой где-то читал, что трупы в трясине не разлагаются столетиями, но это совсем не радовало… Два раза над ними пролетал вертолет. Перед выходом, в краткой инструкции, Кабан дал Прямому несколько ценных указаний на предмет поведения в подобных ситуациях. Все, в общем-то, сводилось к одному: делай как, я. Пришлось подчиниться — выбора не было В первый раз они погружались в черную, покрытую ряской, вонючую воду, после чего идти стало вдвое труднее — набрякшие жижей одежда и амуниция удвоили свой вес; а на нем был еще бронежилет, не тяжелый, но сковывавший движения, плюс двухпудовый рюкзак за плечами. Да еще и эта злосчастная жара...
Во второй раз отделались меньшей кровью: просто завалились в кусты багульника. Но здесь поджидала другая неприятность: легкий запах лекарства, до сих пор лишь слегка раздражавший обоняние, сгустился и мгновенной головной болью ворвался внутрь. Нет уж, воистину, сегодня с самого начала кто-то явно хотел его доконать...
Итак, они вышли втроем: он, всегдашний его страж Кабан и юный Охотник.
— Браслеты нам ни к чему, — продублировал предупреждение Охотника Кабан, — торфяники там бездонные, а тропу знаю только я, без меня через пять минут тебе крышка. А как дойдем до места, там посмотрим, как будем общаться. Лады?
— Не пошел бы ты…? — зло процедил Прямой. Ему выше крыши надоели эти игрушки в войну. Все это было похоже на бред — похищение, атташе-кейс, допросы, теперь этот бег с препятствиями через болото...
