Расскажи! Открой вечность своим ученикам, научи тому, что жизнь не кончается никогда, но счастье в будущей жизни надо заслужить! Они ведь живут другим — Бог весть чем! Напомни им, что они русские, православные и что невозможно быть русским и не любить Россию! Научи их помнить последняя своя и думать о грядущей вечной жизни. А в могилу ведь не унесешь ничего — так было раньше, так и сейчас — объясни это! Еще научи их прощать. Ты представляешь, что будет, если мы все научимся друг друга прощать? Представляешь? Это же будет почти что рай! Научи их любить друг друга, но не плотской любовью, — этому сейчас горазды учить все — а духовной, устремленной в вечность и радеющей поэтому только о спасении… Научи их… — Сергей замолчал, он словно сам растворился в тех горизонтах, которые распахнул сию минуту пред сестрицей. А Евгения прошептала:
— Как же ты изменился, брат. Я все считала тебя большим, избалованным ребенком, а ты — уже не юноша, но муж. Не знала, что ты способен на такое…
— Я и сам не знаю, — сказал Сергей, — откуда это берется.
— Ты знаешь, Сергей, — опять очень тихо сказала Евгения, — ты держись, не сдавайся. Делай, как решил. Пусть хоть все будут против — весь мир, а ты держись.
— Спасибо, — ответил Сергей и потом, когда положил уже трубку, еще несколько раз прошептал с теплотой: “Спасибо, спасибо тебе, моя серая мышка, спаси тебя Господи…”
* * *
И опять снился лес и скит. Только почему-то никого нет вокруг. Он ищет и не находит. И от этого тоскливо на душе, так, что хочется плакать. А в сердце вползает страх. “Ты теперь один, — шипит он, — нет никого. Ты один…” В ужасе он порывается куда-то бежать, но вдруг из-за знакомой сосны выходит юноша с горящими золотом волосами — уже виданный однажды Ангел хранитель, но одетый в одежды еще большей, чем прежде, белизны, совершенно невозможной, от которой глаза невольно закрываются, как от солнечного света. Он подходит совсем близко и говорит: “Помни страдания и смерть Господа нашего Иисуса Христа ради спасения всех человеков. Не попустит человеколюбивый Господь никому искушения свыше его сил. Помни это и терпи. Помни, что есть у тебя силы и лишь малодушие внушает обратное”. Юноша указывает рукой в сторону и Сергей, посмотрев, видит там улыбающегося отца Илария, а рядом Андрея и еще кого-то, высокого, худого, в белом подряснике и скуфейке, опирающегося на тросточку и, самое главное, очень-очень знакомого. “Это же я! — с удивлением вдруг узнает он. — Я! Такой?”
Видение было совсем кратким — еще мгновение и все, подернувшись дымкой, исчезло, а он уже оказался в городе, где-то на самой окраине, и бежал, бежал… Кто-то невидимый догонял и пытался схватить, но он чувствовал, что никому его не достать и не схватить — ему надо лишь потерпеть, немного потерпеть. Но тот, невидимый, назойливым гудением свербел уже в самые уши и не было никакой возможности избавиться от его напора…
От этого звука Сергей и проснулся. Кто-то беспрерывно звонил в дверь…
На пороге стоял среднего роста широкоплечий мужчина, хорошо, впрочем, знакомый Сергею по прошлой жизни: Гена Фролов, он же Фока — так сказать, коллега по братскому цеху.
— Привет Прямой, — не извиняясь за столь безцеремонное вторжение, сказал Фока и широко улыбнулся, — прошел слух, что ты вернулся. Все, вообще-то, считают, что ты коней двинул. Я чисто случайно узнал и сразу к тебе. Болеешь, говорят? Что у тебя?
— У меня все нормально, — ответил Сергей, мучительно соображая как бы скорее выпроводить незваного гостя. — Кто тебе сказал про меня?
— Я же говорю, слух прошел, — Фока достал из кармана плоскую бутылку конька, — давай, брателло, отметим, как водится, встречу.
— Сейчас не время, — поморщился Сергей, — в другой раз.
— Да брось ты, братан, расслабься. Ты и впрямь какой-то сам не свой. Патлы, вон, отпустил, бороду, как у старца библейского, седой весь, а? — Фока шутливо двинул вперед кулак, имитируя удар, но Сергей не шелохнулся.
— Да ты, в натуре, больной, — Фока почесал рукой затылок, — ты же, в натуре, беспредел по жизни катил, молодые на твоем примере учились. А теперь?
— Ладно, заканчивай базар, — резко сказал Сергей, — и до свидания. Не распространяйся о моем появлении. Пусть лучше все и думают, что я умер. В делах я больше участвовать не намерен и от своей доли отказываюсь. Все.
— Так ты, что — правда в монастырь? — протянул Фока и покачал головой. — Трудно в это поверить. Ох, трудно. Ну, да ладно. У меня к тебе дело. Ты, я слышал, квартиру толкаешь за четырнадцать штук? Так вот я предлагаю оказать помощь бабками братве. Сейчас многие нуждаются, особенно те, кто на зоне, и их близкие. Благородное дело!
— Ты что, смотрящим назначен, общак держишь? — спросил Сергей, соображая каким образом его так быстро просчитали. Он не сомневался, что Фока не может иметь отношение к общаку
