отрываясь, смотрел на свинцово-черные злые волны, разбивающиеся о нашу лодку.
Из центрального поста сообщили, что радисты принимают приказ Верховного главнокомандующего об освобождении Печенгской области.
Я представил себе московский салют, разноцветные ракеты, прорезающие вечернее небо, возбужденные победой толпы людей на шумных улицах столицы, и мне вдруг показалось, что ликующий грохот салюта донесся сюда, на Крайний Север, и как бы провожает нашу лодку в бой.
Текст приказа Верховного главнокомандования был передан по отсекам подводной лодки. Весь наш экипаж с радостью узнал об освобождении последнего участка родной земли.
— Ну что, Володя Трапезников, — шутливо обратился я к матросу, — кто из нас прав? Говорил я, что мы еще успеем до конца войны совершить боевой поход? Помните?
— Помню, конечно — заулыбался матрос. — Вы еще сказали, что утопим транспорты...
— А как же? Зачем же мы идем, на позицию в такую даль? Или вы хотите сказать: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь?» Я вам отвечу: «А когда перепрыгнешь, незачем и гоп кричать»...
— Вовремя надо прыгать, а не кричать!
Все в отсеке с интересом прислушивались к нашей шутливой перебранке.
Боевая позиция, на которую шла лодка, была у мыса Нордкап — самой северной оконечности континента Европы. Вражеские суда не могли обойти этот район. Они старались, где это было возможно, проходить внутри фьордов, в шхерных районах, узкостях, затруднявших действия наших подводных лодок. Наиболее опасные места фашистские суда проходили ночью и в непосредственной близости от берега.
Высокие скалистые берега служили хорошей маскировкой для кораблей. На темном фоне, особенно если луна светила со стороны берега, очень трудно было заметить даже большие транспорты и корабли.
Первый день маневрирования не дал результата. Мы не обнаружили ни транспортов, ни других каких-либо судов фашистов. Не было видно признаков жизни и на суше. Побережье словно вымерло. Почти над самым перископом хмуро нависали крутые, девственные скалы Нордкапа и Мехавнкапа, немногочисленные ложбины которых заросли скудным мхоподобным кустарником.
За день подводного маневрирования нам удалось просмотреть и изучить всю береговую черту района позиции.
С наступлением темноты мы, как обычно, всплыли в надводное положение и продолжили поиск над водой.
Вахтенный офицер, два сигнальщика и я, не отрываясь ни на секунду, «шарили» своими «ночниками» по мглистому горизонту. Однако на визуальное обнаружение вражеских судов было мало шансов. Видимость никак не превышала полутора десятков кабельтовых, а временами была меньшей. Это означало, что мы практически не были в состоянии контролировать даже одной трети отведенного нам района боевой позиции. В этих условиях основной надеждой снова; как и некогда на Черном море, оставались приборы корабельного «слухача» — Ивана Бордока.
Бордок за время пребывания за границей не только не отстал от современного уровня подготовки, но и сумел улучшить и усовершенствовать методы своей работы. Он целыми днями просиживал в гидроакустической рубке еще не принятой от англичан подводной лодки, для тренировки слуха прослушивал малейшие шумы от кораблей в базе.
Англичане подозревали, что он готовится на мировой конкурс гидроакустиков для завоевания какой- то крупной денежной премии.
Такое старательное и добросовестное отношение к делу не замедлило принести свои плоды.
Было четыре часа сорок семь минут, когда из центрального поста доложили: «По истинному пеленгу двадцать семь шум винтов большого судна, восемьдесят семь оборотов в минуту. Идет влево!»
На двадцать четвертой минуте стал заметен силуэт одинокого танкера, шедшего, судя по дыму, густо валившему и трубы, форсированным ходом.
Я скомандовал ложиться на боевой курс. Лодка выпустила двухторпедный залп с дистанции около пяти кабельтовых.
Но тщетны были надежды подводников, ожидавших взрыва. Секунды шли одна за другой... Прошла минута, вторая, а взрывов нет.
Подводная лодка уже лежала на параллельном курсе. Противник, видимо, так и не знал о том, что по нему только что были выпущены торпеды.
Промах! Торпеды прошли мимо...
— Оба полный вперед! — злобно, до боли сжав зубы, подал я новую команду.
Подводная лодка понеслась в повторную атаку.
В шесть часов двадцать минут мы снова сумели занять позицию и выпустили двухторпедный залп из носовых, надводных торпедных аппаратов.
Дистанция залпа была не более пяти кабельтовых, но, увы!.. Торпеды опять прошли мимо цели. На этот раз мне удалось пронаблюдать след их движения. Они прошли по носу танкера.
Стало ясно, что скорость противника была гораздо меньшей, чем мы полагали. Четыре боевых торпеды были израсходованы бесплодно...
Я снова скомандовал: «Лево на борт!» — и подводная лодка еще раз попыталась выйти в атаку. У нас оставались две невыпущенные торпеды.
К сожалению, момент был упущен: со своей скоростью лодка не могла догнать противника и занять позицию для залпа.
Танкер, как мне показалось, уже обнаружил присутствие советской подводной лодки и увеличил ход.
В этих условиях приходилось надеяться только на какое-нибудь изменение обстановки. Более всего я рассчитывал на то, что танкер за мысом Нордкин повернет в сторону берега, направляясь за Лафьорд.
Двенадцать последующих минут мы и танкер ожесточенно соревновались в скоростях. Танкер довел свою скорость до предельной.
Надежды на то, что он изменит курс, рухнули. Враг прошел мыс Нордкин, не повернув в сторону берега.
Тем не менее лодка продолжала преследование. Где-то еще теплилась надежда на то, что танкер должен, наконец, изменить курс.
Вдруг все присутствующие на мостике заметили, что дистанция между лодкой и танкером начинает сокращаться.
Противник явно уменьшил ход. Такие действий врага ничем не могли быть оправданы, но факт был налицо.
Спустя некоторое время танкер начал поворачиваться в сторону берега.
Я тут же скомандовал: «Право руля!» — и лодка немедленно легла на боевой курс для атаки противника. Через две минуты был дан залп с дистанции трех кабельтовых.
За все двадцать восемь боевых соприкосновений с противником, в которых мне приходилось участвовать в дни Великой Отечественной войны, ни одна торпеда из сорока двух, выпущенных по моей команде «пли!», не приносила столько волнений, сколько принесла эта последняя боевая торпеда. До предела взволнованные, ждали результатов атаки и остальные подводники...
Над танкером поднялся громадный водяной столб, увлекший за собой всю кормовую часть судна. Судно окуталось густым дымом, и через мгновение его не стало видно.
Подводная лодка уже легла на курс отхода и дала полный ход, когда раздался новый сильный взрыв. Нас изрядно тряхнуло. Там, где стоял танкер, мы увидели огненный столб высотой более ста метров. Стало светло как днем.
Потопление танкера, хотя и ценой трехкратного выхода в атаку и выпуска всех шести торпед, имеющихся в аппаратах, полностью оправдало наш экипаж — ведь важен конечный результат. Победителей не судят.
Лодка на полном ходу мчалась курсом на север. Надо было отойти подальше от берега, погрузиться на большую глубину и перезарядить торпедные аппараты.
На мостик вышел Паша с перекинутым через плечо фотоаппаратом.
— Ну как, Паша, успел сфотографировать что-нибудь? — спросил я.
