правда?
— Я тоже ведь экзаменовался...
— А вы хотели, чтобы вас обошли? Нет уж, с командира спрос должен быть повышенный. Иначе нельзя.
— Я не в претензии.
— В общем теперь все зависит от вас. Экипаж подготовлен для действий в любых условиях. Последние выходы в море показали высокую выучку личного состава и качественное состояние механизмов. Время тратить больше нецелесообразно. Идите воевать! Сегодня с наступлением темноты — выход. Точное время в документах. Их вам вручат в шестнадцать часов. Провожать придем.
Выйдя из каюты комдива, я лицом к лицу встретился с фельдшером плавбазы, главным старшиной Ниной Тесленок.
Я знал, что многие подводники не на шутку заглядывались на Нину. Очень красивое, нежное, слегка продолговатое лицо и добрые выразительные глаза у нее чудесно сочетались со стройной фигурой.
— Нина, у вас есть время? — неожиданно для себя спросил я.
— Смотря какое, — Нина улыбнулась. У нее были ровные белоснежные зубы.
— Я хочу вас пригласить на подводную лодку...
— Что вы! Матросы разбегутся: «Женщина на корабле — быть беде»...
— Вот потому-то я и приглашаю вас. Надо же бороться с суевериями. Мои подводники не разбегутся, не бойтесь. Я им скажу словами грузинского поэта: «Женщина, как мать, украшает общество, она, как благодетель, приносит счастье».
Долго пришлось убеждать девушку, прежде чем она согласилась посетить «Малютку» в день ее выхода в море.
Бог весть каким путём проникали старинные суеверия в умы наших моряков, но факт оставался фактом. Во время войны суеверия получили какую-то питательную среду. Разумеется, они приносили определенный вред. Бывали случаи, когда срывались выходы в море, назначенные на понедельники и тринадцатые числа. Некоторые приметы придумывались даже внутри экипажей, самостоятельно, как говорится, прямо на ходу. Поначалу они иногда и получали некоторое распространение, но жизнь их, конечно, была очень короткой.
Хотелось внушить подводникам, что успех зависит только от них самих, от их выучки, воли к победе, настойчивости. Мне казалось, что бытовавшие среди некоторых моряков суеверия, вера в приметы могут в некоторых случаях привести к фатализму, вере в судьбу и связанной с этим бездеятельностью в решающие минуты, что они способны затруднить необходимый на войне полный контакт между командиром и командой.
Подойдя к борту «Малютки», я пропустил вперед по трапу Тесленок. Провожаемая удивленными взглядами подводников, она проворно вскочила на палубу корабля.
— Добро пожаловать! — забыв о субординации, расплылся в улыбке Каркоцкий и протянул руку девушке, к которой, видимо, питал не только товарищеские чувства.
— Здравствуйте, Пет... здравствуйте! — запнувшись, ответила Нина. На ее щеках выступил легкий румянец смущения. — Меня подводники не отругают? Женщина на корабле...
— У нас суеверных чудаков мало, — парторг глянул на удивленные лица окружавших и добавил: — Вернее, нет совсем.
— Я же вам сказал? — напомнил я девушке, выговаривая слова громко, чтобы все слышали. — У нас народ сознательный. — И я повторил запомнившееся мне изречение грузинского поэта.
— Поэту не воевать, дай бог ему здоровья, — буркнул кто-то, вызвав этим общий смех.
— Главный старшина Нина Тесленок наша гостья сегодня. Покажем ей наше гостеприимство! — вставил я, с интересом приглядываясь к морякам.
Девушку пригласили в отсек, усадили обедать, принялись изощряться в остротах. Когда после обеда прощались, немногим, конечно, хотелось, чтобы она уходила с корабля. Во всяком случае, своей непосредственностью, остроумием и веселым нравом Нина сумела оставить хорошее впечатление о себе...
Зашло солнце. Спустились вечерние сумерки. Из-за старых чинар, перекрывших узкую протоку, на лодках стало совсем темно.
«Малютка» бесшумно отдала швартовы, развернулась носом к выходу в море. Мы отошли. Темнота тотчас же поглотила провожающих нас начальников, товарищей и друзей. Подводная лодка двигалась по протоке в полном затемнении, на ощупь.
Потом чинары начали отставать, и «Малютка» закачалась на волнах открытого моря, Теперь с берегом нас связывал только вой шакалов, которые в ту ночь особенно усердствовали на обоих берегах протоки.
Я прошел на свое место в кормовой части мостика и стал любоваться чудесным вечером.
На море был глубокий штиль. Яркие южные звезды щедро усыпали темное небо. Ничто уж не нарушало тишины, кроме легкого шороха волн и мерного постукивания судовых двигателей.
— Ну как, товарищ Фомагин, хороший вечерок? — обратился я к сигнальщику.
— Так точно, товарищ командир! — ответил матрос, как и положено сигнальщику, не отрываясь от ночного бинокля.
— У вас в Бизяевке такие бывают? — шутливо спросил я.
Иван Григорьевич Фомагин был волжанином из деревни Бизяевка, вблизи Казани. Он любил рассказывать о своей деревне. По его рассказам получалось, что лучше Бизяевки места на земле нет.
— Нет, товарищ командир. Там, конечно, не такие, но... не хуже. Товарищ командир, — вдруг переменил тон Фомагин, — Поедайло и... некоторые с ним тоже соглашаются... Плохое у них настроение...
— Почему?
— Говорят: тринадцатого вышли... девушка была перед выходом, буйволов в воде не было под вечер... Плохие, мол, приметы.
— Кто говорит? — рассеянно спросил я.
— Поедайло. Остальные вслух не говорят, но... тоже кое-кто думает...
— А буйволы при чем?
— В этих местах буйволы всегда в воде есть, а перед нашим выходом они все ушли. Поедайло и болтает, что плохая примета.
— Поедайло в этих местах впервые, откуда же он взял такую примету? Он ее выдумал сам. Буйволы ушли, потому что к концу дня похолодало.
— И комсорг уверяет, но... Поедайло говорит: а девушка, а тринадцатое число?..
— А у меня свои приметы, товарищ Фомагин. Причем мои приметы уже проверены в бою.
— Какие это? — заинтересовался Фомагин.
— Вот придем на позицию, утопим фашиста, повернем курсом на базу, тогда раскрою. А сейчас скажу только, что мои приметы благоприятствуют нашему успешному походу.
Я знал, что от Фомагина весь экипаж узнает о том, что у командира лодки есть какие-то свои приметы. Так оно и получилось. Не прошло и двух часов после ухода матроса, как на мостик поднялся Каркоцкий.
— Товарищ вахтенный офицер, разрешите выйти покурить! — громко опросил он, высунув голову из люка.
— Добро!
Каркоцкий вышел из рубки с папироской и, прикрывая ее рукавом, начал жадно курить.
— Много же вы курите, старшина, — заметил я. — Умерьте пыл.
— Совсем брошу, товарищ командир. Как одержим победу, брошу курить — и все!
— Я запомню, — шутливо погрозил я, — слово парторга.
— Да и недолго осталось. Там, внизу, все говорят, что, судя по каким-то вашим приметам, победа будет скоро.
— Правильно, — уверенно ответил я. — Если встретим корабли врага, утопим обязательно. А вы разве не верите в это?
