— Если встретим, я думаю, утопим. — Значит, и вы верите?
— Получается...
— Надо же как-то бороться с этими нытиками, черт бы их побрал совсем!
— Да нытик-то один всего, товарищ командир. Это Поедайло. Он мутит воду. Комсомольцы наши только им и занимаются. Ни одно, так другое выдумает. Разъяснять ему что-либо бесполезно. Он считает себя умнее всех.
— Только отсталые люди всегда уверены в своей правоте и непогрешимости. Надо таких воспитывать всеми средствами и способами.
— На таких людей действуют только наглядные уроки. Грубо говоря, мордой об стол, и... все.
На заре третьего дня «Малютка» заняла район боевой позиции у вражеского побережья.
Стоял безветренный день. На море снова лежал глубокий штиль. Это затрудняло пользование перископом: он оставлял видимый сверху след.
Оставив вахтенного офицера у перископа, я покинул центральный пост, чтобы пройтись по кораблю, поговорить с людьми.
В жилых отсеках свободные от вахты подводники были заняты чтением. Пожалуй, нигде так много и охотно не читают, как на подводных лодках, особенно когда лодка переходит в подводное положение и мир подводника поневоле ограничивается стенами отсека.
— Товарищ командир, разрешите обратиться? — встретил меня в электромоторном отсеке старшина Леонид Гудзь.
В глазах его легко было прочитать решимость и возбуждение.
— Пожалуйста, — ответил я, окидывая взглядом подводников.
Они напряженно смотрели на старшину и избегали встречаться со мной взглядами.
— Комиссар дивизиона говорил, что каждый из нас должен неустанно расти. Правильно?
— Правильно.
— А вот Константин Тельный думает иначе...
— Смотря, как расти, — перебил я Гудзя. — Если физически, так ему, пожалуй, уже...
— Нет, физически с него, лентяя, хватит. Здоров, как бугай. — Гудзь метнул свирепый взгляд в сторону смеющихся матросов. — А учиться не хочет. Сдал зачеты — и на боковую.
— Ну, пусть хоть под водой отдохнет.
Мои шутливые слова заметно разочаровали старшину. Но он продолжал стоять на своем:
— Пока не прикажешь, ничего сам не догадается сделать, никакой инициативы.
Тельный — рослый парень с крупным горбатым носом, длинными руками и широкой грудью — смущенно переминался с ноги на ногу. Надо сказать, что все экзамены он сдал с оценкой «отлично», и начальники были им довольны.
Старшина Гудзь, видимо, хотел начать сложную дискуссию о Тельном. Мне же она показалась неуместной; у меня, как и у других офицеров, не было претензий к матросу. Поэтому я перевел разговор, предупредив подводников о возможности атаки и объяснив, что в штилевую погоду скрытость маневрирования чрезвычайно затруднена.
— В этих условиях надо действовать исключительно точно и правильно, — закончил я свои наставления.
— Будет исполнено на отлично... — начал было Тельный, но тут же осекся под сердитым взглядом старшины.
— Постараемся, товарищ командир! — поправил матроса Гудзь.
Перешагивая через комингс отсечной двери, я слышал, как он начал его поносить за бахвальство.
В дизельном отсеке матросы собрались в тесный кружок и о чем-то оживленно беседовали.
— О чем шепчетесь будто заговорщики, Петр Федорович? — обратился я к Каркоцкому.
— Подводим итоги перехода, товарищ командир!
— А я думал, составляете заговор против электриков, — продолжал я шутить. — Они теперь главные действующие лица...
— Ну, без нас не обойдутся, — живо возразили матросы.
— Все друг от друга зависим. Один сплоховал — всем плохо, — согласился я.
— Как торпеды? — спросил я в торпедном отсеке у старшины Терлецкого.
— Ждут вашего приказания.
— На какое время планируете бой?
— На завтра после обеда, — не моргнув глазом, ответил Терлецкий.
Шутливое предсказание старшины сбылось. На следующий же день, едва подводники кончили обедать, вахтенный офицер обнаружил вражеский конвой.
Прозвучали колокола громкого боя, подводники кинулись на свои посты. Через переговорные трубы беспрерывно летели доклады, команды, распоряжения. Каждый принялся за свое дело, привычным ухом улавливая команду, идущую в его адрес.
Меньше чем через минуту оружие было готово к бою. Наступила напряженная тишина, которую нарушало лишь бульканье гребных винтов.
Лодка выходила в торпедную атаку.
Конвой фашистов шел вдоль берега в мелководном районе. Для сближения с объектами атаки надо было маневрировать в сторону берега. Это усложняло решение нашей задачи.
Я быстро спустился в центральный пост к штурманскому столику, чтобы взглянуть на карту района. Здесь мое внимание привлек Поедайло. Вид у него был жалкий: руки тряслись, губы отвисли, на лице выступили капельки пота.
— Вы что? — удивленно спросил я.
— Возьмите! — протянув резинку, почти крикнул Косик. — И закусите зубами. По крайней мере не будут стучать...
Поедайло, казалось, несколько пришел в себя.
— Нервы, товарищ командир, извините, пожалуйста, — пробурчал он.
— В ваши годы нервы должны быть стальными! Рассмотрев суда противника, мы разочаровались.
В окуляре перископа различались всего лишь буксир с баржей и несколько катеров охранения.
— Конвойчик, конечно... не слишком солидный, — размышлял между делом Косик, — но такое большое охранение зря не бывает. Груз, должно быть, ценный.
— Утопим, а там видно будет, ценный или нет, — стараясь подавить охватывающее меня волнение, самонадеянно заключил я.
Наша боевая позиция относилась к такому району ведения войны, в котором приказ обязывал топить и уничтожать все суда, независимо от их тоннажа, класса и боевой ценности.
Такой способ боевого использования подводных лодок вполне себя оправдывал. Вражеские моряки испытывали панический страх перед нашими подводными лодками, уничтожавшими буквально все их суда, которые осмеливались выходить в море. Мы знали по достоверным сведениям, что в черноморских портах, оккупированных врагом, происходили забастовки моряков надводных кораблей, отказывавшихся выходить в море.
Лодка проскочила кольцо охранения и очутилась в точке залпа.
— Аппараты, пли! — скомандовал я.
Торпеда вырвалась из аппарата и помчалась к цели. В ту же секунду я обнаружил свою непростительную ошибку. Оказалось, что я забывал переводить окуляр перископа на увеличение, измеряя расстояния до цели. Дальномер ери этом, конечно, показывал ложную дистанцию. В результате «Малютка» настолько приблизилась к атакуемой барже, что взрыв торпеды грозил ей почти в равной, мере с баржей.
Сообразив это, я схватился за рукоятку, с силой перевел ее на увеличение и невольно дрогнул, увидев только наглухо закрытые иллюминаторы баржи.
— Лево на борт! — успел я скомандовать. В тот же миг лодка вздрогнула.
Об опасности, угрожающей «Малютке», знал один я. Остальные считали, что все в порядке.
