навострились учителей дурить, что некоторые про Женьку думают, что он Алёшка, а другие наоборот; потом рассказала, как однажды в пионерлагере подговорила девчонок ночью пацанов зубной пастой намазать, а утром те выстроились на линейку с красными, как у индейцев, полосами на лицах, потому что от 'Поморина' у них на коже выступила аллергия, и её как зачинщицу чуть из лагеря не выперли.
– А я в лагере ни разу не был, – с досадой сказал Артур, – до пяти лет меня родители с нянькой на дачу отправляли, а потом каждый год с собой в Ялту таскали.
– Там же море! – восхитилась Антошка.
– Ничего хорошего. Первые пару дней ещё туда-сюда, а потом надоедает! Народу тьма, жара, мухи, очереди в столовку, общаться абсолютно не с кем. Одно развлечение – с родителями за ручку по набережной гулять. Пока маленький был, мама мне купаться разрешала не больше пяти минут в час, так что я даже толком плавать не научился. До восьмого класса я всё это ещё как-то терпел, но потом уж стало просто невмоготу. На танцы не сходи, с местными не общайся, в горы ни ногой, тряслись надо мной, будто я хиляк недоразвитый. Вот я и решил: лучше уж дома без помех книжки читать, чем в Ялте с родителями от скуки изнывать.
Антошка подумала: 'Счастливый, море видел, мне бы хоть одним глазком поглядеть', но вслух почему- то заговорила про тётю Дусю, которая в войну связисткой четыре года под пулями по переднему краю тяжеленные катушки с проводами таскала и про мужа её погибшего, которого та вот уж лет тридцать называет не иначе как 'мой Ванечка'. Сама Антошка его в живых, конечно, никогда не видела, потому что он на мине подорвался задолго до её рождения, но хорошо представляла себе по рассказам и карточке на комоде, с которой в упор смотрел некрасивый мальчишка в военной пилотке, и про которого она в детстве думала, что он тётидусин сын.
– Странно, – сказал Артур, – три года с ней в одной квартире прожил, а не знал, что она воевала. Старушка, как старушка. Будто всегда такая была.
Антошка обрадовалась.
– Что ты! Знаешь, какая она на карточках хорошенькая: в беленьких носочках, с бараночками...
Она надеялась, что Артур ещё что-нибудь скажет, но он опять замолчал, а её мысли тоже, как назло, все куда-то разбежались. Стало слышно, как под ногами скрипит снег, фырчат моторами проезжающие по улице Ленина автомобили, глухо стучат за окнами фабрик ткацкие станки, а какой-то пацан с четвёртого этажа жилого дома в форточку, надрываясь, орёт: 'Се-е-рый!'. Начавшись с маленькой паузы, молчание росло и Антошке уже казалось, что не будет ему конца, поэтому сама удивилась, когда вдруг сказала:
– Вот я иногда думаю: почему в жизни всё случается так, а не иначе? Почему одним везёт, а другим нет? Почему одни рождаются и через несколько дней ни с того ни с сего умирают, а другие до ста лет живут? Или вот, например, почему тётьдусин Ванечка погиб? Перешагнул бы через мину и глядишь, жив бы остался, и вся их с тётей Дусей жизнь иначе бы обернулась, а мы с тобой вообще бы не встретились...
Артур глянул ей прямо в глаза, и она покраснела. Получалось так, что ей повезло, что тётьдусин муж погиб. Вернись он с войны, не гуляла бы она сейчас с Артуром под руку и не мечтала бы о том, что он предложит ей дружить.
Вот, вечно у неё так! Иной раз на уроке сморозит что-нибудь: класс впокатку, училка в ярости, а она гадает: 'И что я ей такого сказала?'. После родительских собраний, мать возвращается домой злющая- презлющая. 'Язык твой – враг твой', – кричит, и хоть Антошка честно обещает впредь помалкивать, да разве на горло-то себе наступишь? Вот и сейчас ляпнула невесть что, а теперь расхлёбывай. Она хотела объяснить, что совсем не то имела в виду, но Артур перебил:
– Ты думаешь, он случайно на мину наступил?
От неожиданности она глаза вытаращила.
– А ты думаешь, нарочно?
– Да я про другое. Понимаешь, мне кажется, что случайностей вообще не бывает. Если человеку суждено умереть, он просто не может мимо своей мины пройти.
– Как это?
– А так. Мне кажется, что у каждого человека есть своя, заранее определённая судьба! Не может быть, чтобы всей нашей жизнью управляла какая-то случайная бессмыслица.
Антошка остановилась и звенящим от волнения шёпотом спросила:
– Ты что, в Бога веруешь?
Артур лишь поморщился.
– При чём тут Бог! Мне кажется, жизнью на Земле и вообще всей вселенной управляет высший космический разум.
Она прям задохнулась от возмущения.
– Да какой там может быть разум, когда кругом войны одни...
– А может так и надо? Может разум этот принципиально от нашего отличается, и то, что нам кажется ужасным, наоборот хорошо? Смерть, например. Может, жизнь это промежуточное звено, и после смерти люди переходят в другое космическое измерение?
Мысль, что вот, мол, даёт! Совсем у парня от научной фантастики шарики за ролики заехали, хоть и мелькнула в голове, но вслух её Антошка всё же не высказала. Во-первых – не хотела Артура обижать, а во-вторых – очень гордилась тем, что такой начитанный парень, как он, запросто обсуждает с ней такие умные вопросы, а ведь с ней их ещё никто никогда не обсуждал! Ей представился тёмный кинозал дома культуры Текстильщиков. На экране – она, только очень красивая, идёт в материных сапожках под руку с Артуром и как ни в чём не бывало обсуждает строение Вселенной, а в первом ряду девчонки из класса сидят и глазам своим не верят. Они переглядываются, хихикают, Светка Сысоева шипит, что всё это мол брехня, и хоть многие ей поддакивают, в глубине души все до одной страшно завидуют ...
– Представь себе, что реальность наша, как в слоёном торте находится где-то между множеством параллельных реальностей, о которых мы не подозреваем.
Донёсся до неё будто издалека Артуров голос, и, чтобы он не заподозрил, что только что она думала совсем о другом, Антошка поспешила спросить:
– А они о нас?
– Те, что по уровню развития выше нас находятся, видят нас, а те что ниже – нет! К примеру муравей. В сравнении с нами он такой маленький, что просто не в состоянии нас увидеть. Мы для него – неведомая, не имеющая логики сила природы. Скажем, бежит он себе по каким-то своим делам и вдруг БАЦ! Толком ничего даже понять не успел, а уж и нет его. В чем дело? Да это какой-то пацан с удочкой на рыбалку бежал и даже не заметил, как наступил на него. Был в этом какой-нибудь смысл? Нам кажется, что нет. А тем, кто выше нас по уровню находится, ясно, что этот крошечный эпизод является микроном вселенской механики, из которых вся она и состоит. Принцип её работы напоминает сложнейший часовой механизм. Ведь в будильнике каждый отдельно взятый винтик или колёсико значения не имеют. Только взаимодействуя друг с другом они заставляют стрелки двигаться, а звонок звонить. Вот и во вселенной каждый уровень сам по себе отдельного смысла не имеет, но гармонируя с другими уровнями, помогает вселенскому механизму работать.
– А зачем?
– Никто из людей наверняка не знает. Я тут в одной книге прочёл...
– Нет, погоди, – перебила Антошка, – значит для тех, кто выше нас по уровню развития находится, мы тоже самое, что для нас муравьи?
– Примерно.
– Значит, если какой-то пацан в лесу незатушенный бычок в муравейник бросит и от него весь лес сгорит, то для муравьёв это будет конец света и воля высшего разума, а для нас – хулиганская выходка малолетнего идиота и опять таки воля высшего разума?
– Предположим.
– Ты только не обижайся, – не выдержала Антошка, – но больно уж жестокий у тебя высший разум получается. В религии и то лучше. Бабушка у меня верующая была, так она говорила, что Бог – это любовь, хоть и там тоже: 'Неисповедимы пути Господни и всё что Бог ни делает – к лучшему'. В детстве я во всё это верила, а про Луну думала, что она лик Божий. Бывало выглянешь ночью в окно, а Бог смотрит с неба и улыбается. Но когда бабушка умерла, я задумалась. Куда ж, к лучшему-то? Человек она была золотой, а что в жизни видела? Голод, войны, смерть детей, болезни? Всю жизнь работала, еле сводила концы с концами, а
