Турист потом целый день вертится как белка в колесе. А Глафира в центре холла встанет, вставит руки в бока и вздыхает:
— Ох, тяну три отдела, и ведь никто не замечает! И хозяйство на мне, и кадры, и машина… Да еще и безопаснику подсоби…
Турист, намаявшись, под вечер придет к юристу, забьется в угол и, посасывая валидол, бубнит- причитает:
— Слушай, куда же ты смотришь… Она надо мной, как над рабом, измывается, а ты… Кто мои права будет защищать?
— Спросите что-нибудь полегче…
— Многих я начальников повидал за свой век, но с такой волкодавкой столкнулся впервые…
Хозяйство белодонского филиала пополнилось новым «жигуленком». Приобретались тольяттинские модели, а не заморские. Чем шикарнее машина, тем больше внимания к тому, кто в ней ездит. А банковские служащие внимания к себе-то и не хотели… Ни властей, ни бандитов… Лучше косить «под серого», чем подчеркивать доходы и рисковать жизнью.
Манин сначала ездил попеременно на обоих банковских легковых, а с некоторых пор, явно не без вмешательства Глафиры, стал пользоваться только одной. А другая стала возить исключительно Безбородову. И не дай бог кому попросить этот «жигулек» — сделаешься врагом на всю оставшуюся жизнь! Водителем второго «жигуленка» стал бывший вахтовик и отец юной студентки Дмитрий.
Как ни приедет Глафира, то все возбужденная, с прической взлохмаченной, протопает в свой кабинет, а за ней следом тащит хозяйственные сумки Дмитрий. Они закроются в комнате кадровички и шушукаются. А как Дмитрий уедет, начинает своим приятельницам названивать и хвастаться, какого себе мужика отхватила. Правда, представляла его не водителем, а сотрудником президентской охраны.
Тарас Леонтьевич слушал бабскую трескотню и затыкал ватой уши.
Многое прояснилось, когда однажды Глафира отсутствовала в банке несколько часов. Потом появилась вместе с Дмитрием. Дмитрий хватался за бок живота.
Глафира:
— С почками плохо… — И к телефону: — Мне врача… Срочно… У Димочки обострение…
«Напахался», — подумал о незавидном положении водителя Тарас, и ему больше всего стало жалко не водителя, а его дочь.
Вероника Семеновна надеялась, что управляющий сам вспомнит об обещанном кредите, но тот словно забыл свои слова. Когда ее терпение стало иссякать, она плотно прикрыла за собой дверь манинского кабинета и обратилась к шефу:
— Борис Антонович! Я нашла подходящий вариант. Дом в центре города…
— Ты это о чем?
— О кредите на квартиру.
— Да ты знаешь, мы пока жирку не набрали…
— Жирку?.. А о жирке вы что-то раньше речи не вели… Помните ваши слова: «Вы нам, Вероника Семеновна, свою трудовую, мы вам ссуду»?
— Да не тяните из меня жилы… Всем от меня чего-то надо… Я же не дойная корова…
— А я не «все», я — второе лицо, главный бухгалтер!
— Да что я могу? — потер плешь на затылке.
— Борис Антонович!
— Только не угрожай!
Взгляд Вероники Семеновны был неумолим. Управляющий сидел, коленки у него дрожали. Ему самому недоставало денег. Все его коллеги-банкиры уже понастроили себе коттеджей, понапокупали яхт, умудрились вложить деньги в недвижимость на Пиренейском полуострове, а он никак не мог развернуться.
Хотел попросить: «Ну, подожди уж…» — но промолчал: где он найдет себе другого главного бухгалтера?
— Вероника! Я вас очень ценю… И от своих слов не отказываюсь. Но дайте время… — Теперь у него дрожали и пальцы.
— Срок вам, любезный, — неделя!
Доходы филиала росли не так стремительно, как того желал Манин. Будь они на порядок выше, он бы смог решить и свои, и главбуховские, и Глафирины — та тоже наезжала со своими жилищными проблемами — вопросы. Ее дочь Очеретяная, как и мать, нашла себе любовника и теперь требовала отдельных квадратных метров.
Манин давил на своего помощника Геру Зыканова, гонял его по пригородам и дальним поселкам, требуя привлекать к банковским операциям больше клиентов, разрешая называть себя заместителем управляющего, самим управляющим, хоть чертом, лишь бы был толк, лишь бы люди доверили свои деньги Хопербанку.
Однажды Гера вернулся с интересным открытием: в районном городке Усе не было ни одного обменника!
Можно было захватить еще никем не оккупированную территорию.
В Усу командировали Жору Жигова, безопасника Балянского, туда съездил с портфелем долларов сам управляющий, и вот разрешение на открытие представительства получено, и на фасаде двухэтажного особняка на склоне между старой и новой частями этого приречного городка озолотилась эмблема Хопербанка.
Директором представительства назначили Разворотова Сергея Сергеевича, бывшего председателя колхоза, некогда тоже партийца, по образованию агронома. Его откуда-то извлекла Глафира. И зачастила машина с валютой из Белодонска в Усу, а с рублями и подарками для Глафиры — обратно.
Безопасник пропадал у юриста. Порой они говорили о милиции. Смеялись над милицейскими начальниками, которые завидовали банковским работникам. Какой-нибудь полковник, которому Балянский прежде был бы рад подержать портфель, теперь сам звонил и, заискивая, просил поменять рубли на доллары.
Вдоволь насмеявшись, юрист заметил прошедшего к Глафире длинноволосого парня.
— А это что за чудо-юдо?
— Неужели не знаешь?
— Вот те крест…
— Это мой юный защитник, Глашкин зятек…
— Но ведь Наталка только развелась! — вздернул Тарас Леонтьевич головой от неожиданности.
— Проснулся… Глаша уже все уши проела шефу насчет хаты семье молодоженов… Зятьку ведь зал для репетиций нужен… Он у них саксофонист…
— Сексо…
— Тарас Леонтьевич! — в стекло постучал кучерявый мужчина. — Можно к вам?
— Работа не волк, в лес не убежит, — сказал и повернулся к окошку юрист. — Проходите ко мне…
— Ты по лесным дебрям бегай, а я пойду. Мне еще к этой курве зайти надо, — показал пальцем на приоткрытую дверь Глафиры.
На мягкое сиденье опустился плотный мужчина и стал рыться в папке:
— Вот документы моей фирмы.
Выложил пачку бумаг.
— А чем занимается ваша фирма?
— Не бойтесь, не наркотой и не оружием, но тоже очень важным делом.
— Вот, заполните анкету.
Посетитель вытащил паркеровскую ручку и принялся мелко писать., изредка что-то спрашивая и снова склоняясь к бумаге. Когда Тарас Леонтьевич прочитал анкету, у него по спине заструился холодок: рядом с ним сидел врач-паталогоанатом, фирма которого занималась туалетом умерших.
