Мне и в голову не приходило, что со мной случится то же самое. Несомненно, жизнь преподала мне жестокий урок: не смейтесь, да не осмеяны будете.
Я не могла мыслить здраво, ибо теряла остатки разума от острой, как боль, ревности.
А еще хуже ревности был страх, что я потеряла Дэниэла навсегда. Он так давно уже ни с кем, кроме меня, не встречался, что я начала думать о нем как о своей собственности. И сделала самую большую глупость, какую только можно придумать: позвонила ему. Он один мог унять мою боль, пусть даже он сам мне ее причинил.
Необычная, согласитесь, ситуация: плакать у друга на плече о своем разбитом сердце, тогда как тот, на чьем плече плачешь, сам это сердце и разбил. Но я никогда ничего не делаю по-человечески.
— Дэниэл, ты один? — спросила я, ожидая, что он ответит «нет».
— Да.
— Можно я сейчас приеду?
Он не сказал ни: «Уже поздно», ни «Что тебе надо?», ни «А до завтра отложить нельзя?»
Вместо этого я услышала:
— Я сам за тобой приеду.
— Нет, — отрезала я. — Возьму такси. Я ненадолго.
— Ты куда? — засекла меня Карен, когда я попыталась незаметно выскользнуть на лестницу.
— По делу, — несколько вызывающе ответила я. Несчастье придало мне смелости.
— По какому?
— По личному.
— К Дэниэлу, что ли?
То ли она такая проницательная, то ли у нее паранойя и навязчивые мысли…
— Да, — не пряча глаз, отрезала я.
— Идиотка несчастная, с ним тебе ничего не светит!
— Знаю, — кивнула я, шагнув к лестнице.
— И все равно идешь? — опешила она.
— Да.
— Ни-ку-да-ты-не-пой-дешь, — отчеканила она.
— Еще чего!
Я успела спуститься на три пролета, и хамить оттуда было существенно легче.
— Я запрещаю тебе! — крикнула сверху Карен.
— А я все равно пойду.
От ярости она чуть было не упала вниз.
— Не хочу, чтобы ты увидела, в какую лужу села, — наконец выдавила она.
— А по-моему, увидеть меня в этой луже тебе будет приятно.
— Возвращайся сейчас же!
— Отстань, — храбро вякнула я и пошла дальше.
— Я тебя дождусь! — завопила она. — Попробуй только не прийти ночевать…
84
В такси по дороге к Дэниэлу я решила, что единственное, что я могу сделать — сказать ему, почему мне так плохо (вопреки греческому хору внутренних голосов, на все лады умолявших меня не делать этого).
«Ты же знаешь: нет ничего глупее, чем говорить мужчине, которого ты любишь, что ты его любишь! — скорбно взывали они. — Особенно если он не любит тебя».
«Знаю, — раздраженно отвечала им я. — Но у нас с Дэниэлом все иначе. Он мой друг, он отговорит меня. Он сам расскажет, как ужасно обращается со своими девушками».
«Пусть тебя отговаривает кто-нибудь другой, — пели голоса. — Вокруг полно людей, зачем тебе нужен именно он?»
«Он утолит мою боль, сделает так, чтобы мне стало легче».
Ох, как я понимала эти викторианские выдумки в духе Джейн Остин: «Он никогда не должен узнать, как сильно я люблю его: я не вынесу его жалости». В особенности если человек не страдает порядочностью и может высмеять тебя, а то и разболтать все приятелям во время очередного мужского разговора. Но ко мне это не относится, решила я. С Дэниэлом гордость мне ни к чему.
Когда он открыл мне дверь, я была так счастлива его видеть, что у меня екнуло сердце.
Я бросилась ему на шею; у дружбы много преимуществ, отказываться от которых только из-за того, что у него появилась новая девушка, я не собиралась.
Поэтому я прижалась к нему, и он, надо отдать ему должное, прижал меня к себе еще сильнее.
Наверно, он подумал, что я веду себя крайне странно, но, будучи воспитанным человеком, продолжал в том же духе. Ладно, сейчас я ему все объясню, решила я, но пока с места не двигалась. Он пока что мой друг, а значит, пока нет ничего дурного в том, что он меня обнимает. А я могу на минуточку представить себе, что он мой любовник…
— Дэниэл, прости меня, но мне так нужно, чтобы ты оставался моим другом.
Разумеется, это вранье, но не могла же я сказать: «Дэниэл, прости меня, но я так хочу выйти за тебя замуж и родить тебе много детей»?
— Я всегда буду тебе другом, Люси, — гладя меня по волосам, растерянно пробормотал он.
Вот уж спасибо, обозлилась я, но тут же взяла себя в руки. Он замечательный друг, и не его вина, что я имела глупость в него влюбиться.
Немного спустя я почувствовала в себе довольно сил, чтобы отстраниться.
— Так что стряслось? — спросил он. — Опять что-то с папой?
— Нет, нет, с ним все в порядке.
— Том?
— Кто? Ах нет, бедняга Том, нет, конечно. Дэниэл, почему в нас всегда влюбляются те, кого мы не любим?
— Не знаю, Люси, но так оно и есть.
И половины не знаешь, нервно подумала я. Затем сделала глубокий вдох и сказала:
— Дэниэл, мне нужно с тобой поговорить.
Но рассказать ему, что со мной происходит, на деле оказалось не так просто, как казалось мне по дороге. Было очень неловко и стыдно.
Романтическая идея прилететь к нему в расчете на то, что он поцелуями прогонит мою боль, испарилась без следа. В конце концов, у него есть девушка. А я только друг и никаких прав на него не имею. Что же мне сказать? «Дэниэл, я хочу, чтобы ты порвал со своей новой подругой»? Вряд ли.
— Да, Люси, так о чем ты хотела со мной поговорить? — спросил он, потому что время шло, а я пока так ничего и не сказала.
Я продолжала беспомощно разглядывать свои руки, подыскивая нужные слова.
— Шарлотта сказала, что встретила тебя с девушкой, и я… ну… приревновала, — наконец выдавила я, не смея поднять на него глаза и сжавшись от стыда.
Может, рассказывать ему об этом — не самая удачная мысль? Да что уж там, очень неудачная.
Не надо было приезжать, у меня, должно быть, в голове помутилось! Залезла бы лучше под одеяло и перетерпела боль. Любая боль со временем проходит.
— Только потому, что она невысокая и темноволосая, — торопливо прибавила я в попытке обрести утраченные равновесие и гордость. Насчет гордости, как выяснилось, я ошиблась: с Дэниэлом она была необходима. — Когда ты трахаешь грудастых блондинок, меня это не задевает, но я хорошо помню тот вечер в доме папы, когда ты отверг меня, как мне казалось, из-за того, что я не в твоем вкусе. Поэтому мне было не очень приятно услышать от Шарлотты, что девушка, с которой ты был, немного на меня похожа. Я-
