— Люси, успокойся. Сейчас ты поужинаешь, а я заплачу за ужин, и давай закроем эту тему.
— Нет, Гас, я так не могу, правда не могу. Ты накупил мне столько подарков, ты платил за меня в пабе, поэтому позволь, пожалуйста, за ужин заплатить мне.
— Нет, Люси, и слушать не хочу.
— Я настаиваю, Гас, я решительно настаиваю.
— Настаивай сколько угодно, Люси, — упорствовал Гас, — ничего у тебя не получится.
— Замолчи, Гас, — рассердилась я. — Я плачу, и все тут.
— Ну, если ты настаиваешь, — с сожалением протянул он.
— Настаиваю, — отрезала я. — Куда бы ты хотел пойти?
— Да практически куда угодно, Люси. Мне угодить легко. Была бы еда, а уж съесть я ее никогда не откажусь…
— Отлично, — обрадовалась я. Голова у меня закружилась от многообразия открывающихся перед нами возможностей. Вот, например, тут недалеко чудесный малайзийский ресторанчик…
— …особенно если это пицца, — продолжал Гас. — Очень люблю пиццу.
— Ясно, — кивнула я, уводя свое воображение с юго-востока Азии.
— Ладно, Гас, пицца так пицца.
Вечер удался на славу. В нашем стремлении общаться мы стрекотали наперебой — так много надо было нам поведать друг другу. Слов не хватало, они не успевали за нашим общим энтузиазмом и радостным возбуждением.
Каждую минуту один из нас восклицал: «Точно, я тоже так думаю», или: «Поверить не могу — тебе тоже так показалось?», и еще: «Совершенно мои слова. Я полностью с тобой соглашаюсь».
Гас рассказывал мне о своей работе, об инструментах, на которых играет, какую музыку пишет.
И все было просто волшебно. Знаю, мы проговорили почти всю ночь в субботу, провели вместе воскресенье, но сегодня другое дело. Сегодня у нас было первое свидание.
Мы просидели в ресторане много часов и все говорили и говорили, и держались за руки над тарелкой с чесночным хлебом.
Мы говорили о том, какими были в детстве, о том, какие мы сейчас, и я чувствовала: что бы я ни сказала Гасу, что бы ни рассказала о себе, он поймет. Поймет, как никто другой никогда не понимал и не мог понять.
Я даже позволила себе чуточку помечтать, каково мне будет замужем за Гасом. Разумеется, наш брак будет не самым традиционным, ну и что с того? Время маленьких, кротких женщин, которые хлопочут по хозяйству в маленьком домике с розами в палисаднике, пока мужчины в поте лица трудятся от рассвета до заката, давно прошло.
Мы с Гасом будем друг для друга лучшими друзьями. Я буду вдохновлять его в занятиях музыкой, буду работать и содержать нас обоих, а потом, когда он прославится на весь мир, он расскажет в шоу Опры Уинфри, что не смог бы добиться этого без меня и своим успехом всецело обязан мне одной.
Дом наш будет наполнен музыкой, смехом, интересными разговорами, и все будут завидовать нам и говорить, какая у нас замечательная семья. И даже когда мы разбогатеем, то по-прежнему будем радоваться простым вещам и предпочитать всем остальным общество друг друга. Интересные, талантливые люди будут приходить к нам без приглашения, а я буду готовить из всего, что найдется в холодильнике, обеды для гостей, попутно обсуждая с ними в присущей мне доброжелательно-интеллигентной манере ранние фильмы Джима Джармуша.
Гас будет беречь и поддерживать меня во всем, и я не буду чувствовать себя такой… такой ущербной, когда стану его женой. Я буду ощущать себя нормальным, цельным человеком, не хуже остальных.
Гас никогда не соблазнится смазливыми поклонницами, которые будут виснуть на нем во время гастролей, потому что ни одна из них не даст ему того ощущения всеобъемлющей любви, покоя и радости, к которому он привыкнет со мной…
— Люси, ты очень торопишься домой или, может, сходим еще куда-нибудь? — спросил Гас после ужина.
— Нет, я не спешу, — ответила я. Я и в самом деле не спешила, ибо к этому моменту была уверена, что сегодня вечером наши отношения перейдут в новую фазу. Я была в восторге, но в то же время цепенела; хотела того, что будет, но все-таки боялась.
Любая отсрочка долгожданного момента была мне ненавистна, но втайне я даже радовалась ей.
— Ладно, — сказал Гас. — Я бы сводил тебя в одно место.
— Куда?
— Сюрприз. Но придется ехать на автобусе. Ты не против, Люси?
— Нет, конечно.
Мы сели на двадцать четвертый. Гас взял мне билет, и меня восхитил его покровительственный жест. В этом было что-то мальчишеское и ужасно трогательное.
Автобус привез нас в чудный пригород Кэмден.
Гас взял меня за руку и повел по ковру из пустых банок от дешевого пива, мимо людей, лежавших на картонках и спящих у подъездов, мимо молодых парней и девушек, сидевших прямо на грязном тротуаре, прося милостыню. Я пришла в ужас: поскольку работаю я в центре Лондона, то, конечно, наслышана о проблеме бездомных в городе, но здесь бездомных было столько, что мне казалось, будто я попала в другой мир, в Средневековье, когда люди были вынуждены жить в грязи и умирать от голода.
Некоторые из них были пьяны, но далеко не все. Не то чтобы все на одно лицо.
— Гас, постой! — сказала я, вынимая из сумки кошелек.
Ужасная дилемма — отдать всю мелочь кому-то одному, чтобы он мог купить что-нибудь существенное — например, поесть или выпить, — или попытаться раздать поровну, чтобы как можно больше людей получили по двадцать пенсов? А что купишь на двадцать пенсов? Даже на шоколадку не хватит.
Я стояла посреди улицы, люди шли мимо и толкали меня, а я все не могла решить, что же делать, и обратилась за помощью к Гасу:
— Скажи ты, как мне быть?
— Если честно, Люси, я думаю, надо быть жестче, — сказал он. — Научись закрывать на это глаза. Даже если ты раздашь все, что у тебя есть, до последнего пенни, это ничего не изменит.
Он был прав: все, что у меня было — капля в море, по одному пенни на каждого неимущего и то не найдется, но какая разница?
— Пойми, Люси, — вздохнул Гас. — Для тебя должно быть важно отдать и тебя не должно волновать, кто получит твою помощь.
— Ага, — слабо кивнула я. Может, он и прав. Я была посрамлена.
— Хорошо, — наконец решилась я. — Отдам вон тому парню, что сидит напротив.
— Нет, Люси, не надо, — удерживая меня за локоть, сказал Гас. — Только не ему. Он подонок.
С минуту я раздраженно смотрела на Гаса, а потом мы оба расхохотались.
— Ты шутишь? — отсмеявшись, спросила я.
— Нет, Люси, — виновато улыбнулся он, — не шучу. Отдай деньги любому бродяге в Кэмдене, любому, кроме него. Он и его братья — толпа бездельников. И потом, он даже не бездомный: у него муниципальная квартира в Кентиш-таун.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила я, заинтригованная, не зная, верить ему или нет.
— Знаю, и все тут, — мрачно ответил он.
— Ладно, а вон тому можно? — показала я на другого бедолагу, сидевшего на асфальте у подъезда.
— Валяй.
— Он не подонок?
— О нем я такого не слышал.
— А братья у него есть?
— И о них ничего плохого не знаю.
