– Какая разница? – бормотала Моника. – Я умираю изнутри.
– Да ну, зачем бы тебе делать такие глупости? – шикал на нее папа.
И, оборачиваясь к Эшлин, снова сиял и сообщал ей, будто по секрету:
– Артистка твоя мама.
Мама всегда писала стихи. Что такое стихи, Эшлин знала. Красивые слова в рифму, о закатах и цветах. Теперь же мама писала стихи все чаще. Но когда по Клодиной подначке они залезли в мамину тетрадку со стихами, Эшлин была потрясена. Ей стало страшно, и только одно ее могло утешить – Клода еще не умела читать.
В новых маминых стихах не было рифм, и все строчки были разной длины, но встревожило Эшлин не это, а сами слова. Ни о каких цветах Моника Кеннеди больше не писала. Эшлин читала слова, но не понимала смысла:
Стряхнув с себя тягостные воспоминания, Эшлин обнаружила, что Дилан обеспокоенно смотрит на нее.
– Ты в порядке? – спросил он. Она утвердительно кивнула.
– Я вдруг испугался, не потерялась бы ты там.
– Нет, ничего, – принужденно улыбнувшись, заверила его Эшлин. – А Клода не начала писать стихи?
– Клода! Что ты, что ты, – рассмеялся Дилан, будто вдруг осознал, какие глупости взбрели ему в голову. – А что, если начнет, тогда надо беспокоиться?
– Во всяком случае, пока не начала, будь спокоен. Возможно, она просто устала, и ей нужно отдохнуть. Придумай что-нибудь. Развесели ее, поезжайте куда-нибудь вдвоем.
– Сейчас никак не могу взять отпуск, – поспешно сказал Дилан.
– Тогда закатите какой-нибудь сногсшибательный обед в ресторане.
– Клода волнуется из-за няни.
– А что с няней не так?
Дилан улыбнулся смущенно:
– Боится нарваться на извращенку. Или что няня будет бить детей. Честно говоря, я и сам иногда боюсь.
– Господи, делать вам нечего, выдумываете себе поводы для беспокойства. Найдите надежного человека. Чем, например, плоха твоя мама?
– Ой, нет! – покачал головой Дилан. – Это неудачная мысль.
Эшлин кивнула. Верно, не возразишь. Как только две миссис Келли – молодая и не очень – встречались с глазу на глаз, они тут же сцеплялись, не в силах прийти к единому мнению, как заботиться о Дилане и его детях.
– А маму Клоды совсем доконал артрит, – добавил Дилан. – И с детьми ей не справиться.
– Хочешь, я с ними посижу, – предложила Эшлин.
– Вечером в выходной? Это ты-то, молодая и свободная?
Поколебавшись, Эшлин сказала:
– Да. – И повторила запальчиво: – А что тут такого?
У Эшлин были свои причины для этого широкого жеста. Если она будет чем-то серьезно занята, шансы на то, что Маркус Валентайн позвонит, существенно возрастают.
– Вот спасибо, – воспрял Дилан. – Эшлин, ты просто чудо! Я закажу столик в хорошем ресторане на субботу вечером.
Напоследок Дилан, преисполненный благодарности, крепко сжал руку Эшлин.
– Эшлин, ты замечательная, – проникновенно сказал он.
23
А в десяти минутах ходьбы от Эшлин и Дилана Лиза ужинала в «Кларенс» с Джаспером Френчем, знаменитым шеф-поваром. Ресторан выбирал сам Джаспер – чтобы, ни в чем себе не отказывая, ругать кухню, которая и вполовину не сравнится с тем, что готовит он у себя, в своем великолепном заведении. Джаспер был недурен собой, мрачен, себя явно считал гением и ничего, кроме ревности, к собратьям по ремеслу не испытывал.
– Любители, – вещал он, размахивая шестым по счету бокалом вина, – любители и дилетанты, ничего больше. Марко Пьер Уайт – дилетант! Аласдэр Литтл – дилетант!
«Боже, какой зануда», – улыбаясь и кивая, думала Лиза. Хорошо, что трудные мужчины – ее конек.
– Потому-то, Джаспер, мы и выбрали вас. Вы будете частью успеха «Колин».
Что было не совсем так. Джаспера она выбрала, когда Конрад Галлахер, сославшись на занятость, отказался от предложения.
Пока Джаспер приканчивал вторую бутылку, Лиза соблазняла его перспективами сотрудничества. Ничего, по существу, не обещая, намекнула, что колонка в «Колин» легко может привести к авторской программе на «Канале 9», принадлежащем «Рэндолф медиа».
– Я займусь этим! – решился наконец Джаспер. – Пришлите мне контракт завтра утром!
