Фрида Кили пришла в ужас.
– Ах, какая противная журналистка! Это она сунула свою грязную руку тебе в ротик? – Она злобно уставилась на Лизу. – Если Скьяпарелли заболеет, я вас по судам затаскаю. Вас и вашу паршивую газетенку.
– Я не из газеты. «Колин» – женский журнал. Мы делали фотосессию в Донегале с вашими…
Но Фрида не слушала. Приподнявшись на локте, она крикнула в открытую дверь секретарше:
– Эй, там! Кто-нибудь в этой пропахшей репой халупе! Выясните, кто жрет репу, и гоните их вон! Я говорила, что этого не потерплю!
В дверях появилась секретарша и спокойно сказала:
– Все вы придумываете, репой ни от кого не пахнет.
– А я говорю – пахнет! Вы уволены! – возопила Фрида.
Лиза посмотрела на свою руку. На коже все еще виднелись следы зубов поганой собачонки. Нет уж, хватит. Эту ненормальную они рекламировать не будут.
В приемной секретарша по имени Флора помазала Лизину руку мазью с арникой, которую держали там, очевидно, нарочно для таких случаев.
– Сколько раз в день она вас увольняет? – спросила Лиза.
– Немерено. С ней бывает трудно, но это потому, что она гений, – безмятежно ответила Флора.
– Она сумасшедшая стерва.
Флора склонила голову набок, подумала.
– Да, – пробормотала она, – и это тоже.
Лиза поймала такси и поехала на работу, решив ни в коем случае не доставлять Мерседес удовольствия узнать, что она была права и Фрида Кили действительно ненормальная.
– Фрида – чудесная женщина, – сообщила Лиза редколлегии «Колин». – Мы очень подружились.
И посмотрела на Мерседес, но в черных глазах той не отразилось ничего.
Через полчаса Джек выглянул из кабинета, прошел прямо к Лизиному столу и сообщил:
– Звонили из Лондона.
Она подняла на него глаза. В горле стоял такой ком, что заговорить сразу было невозможно. Ну и утро, господи!
Джек выдержал внушительную паузу и медленно произнес:
– «Л'Ореаль» разместил рекламу на четыре полосы… В каждом номере, начиная с первого… На полгода!
Он выждал еще минуту, чтобы сказанное дошло, затем счастливо улыбнулся. Лицо, обычно угрюмое, просияло, уголки рта приподнялись, открыв залихватски щербатый зуб, глаза весело блеснули.
– Сколько мы им скидываем? – непослушными губами спросила Лиза.
– Нисколько. Платят по полной программе. Потому что мы этого достойны, ха-ха!
Лиза не двигалась с места, изумленно глядя на Джека. Только теперь, когда беда осталась позади, она позволила себе в полную силу прочувствовать ужас, в котором жила всю прошлую неделю. Излишне объяснять, что решения, принятого «Л'Ореаль», будет достаточно, чтобы и другие дома косметики начали покупать рекламные площади в журнале.
– Отлично, – вымолвила она наконец.
Зачем было сообщать ей об этом непременно при всех? Будь это в его кабинете, без лишних глаз, она могла бы от полноты чувств броситься ему на шею, обнять, прижаться…
– Это надо отпраздновать.
Лиза быстро пришла в себя и успокоилась:
– Давайте отобедаем.
И Джек легко согласился:
– Да, обязательно.
– Трикс, – весело окликнула Лиза, – я заказываю столик в ресторане. А в парикмахерскую не пойду, отмените! Джек, пока вы здесь, взгляните.
Эшлин, которая сидела за три стола от них и с живым интересом следила за ходом событий, увидела, что именно Лиза показывала Джеку – ее статью об уроке танцев!
– Я же вам говорила, что сделаю из этого журнала конфетку, – смеялась она.
– Говорили, помню, – согласился он, пробегая глазами материал и одобрительно кивая. – Отличный репортаж.
Эшлин бессильно молчала. Лиза каким-то образом присвоила ее лавры. Это было нечестно. А что делать? Ничего. Ругаться страшно. Вдруг она услышала свой собственный голос:
– Рада, что вам понравилось!
Голос дрожал, хотя она и старалась говорить легко и небрежно.
