под мрачным пологом еловой рощи, которую знала, словно свои пять пальцев.
Оказавшись среди вековых елей, три перепуганные женщины еще тесней прижались друг к другу. Куда идти, ни одна из них не представляла, и поэтому они сделали единственное, что было доступно им в данном случае, – стали кричать.
– Маша-а-а! Мария-а-а! Отзовись!
– Тетя Маша, где вы?
– Тетечка Машечка, нам страшно. Мы заблудились!
К этому времени на землю упали первые капли дождя, еще редкие, но тяжелые и крупные. Они были предвестником настоящего ливня, надвигающегося на округу. Где-то вдали полыхало и грохотало в небе так, что хотелось забиться в какую-нибудь нору. И женщины лишь про себя молились, чтобы очередная молния ударила в другом месте, а не рядом с ними.
– Стоп! – внезапно воскликнула Кира. – Хватит трястись!
– Холодно.
– Леся, не лязгай зубами!
– Я стараюсь.
Леся сжала изо всех сил зубы, и Кира произнесла:
– Слышите?
Все три женщины окончательно замолкли и стали изо всех сил слушать. И тут до них сквозь гудящие порывы ветра и скрип качающихся деревьев донесся чей-то крик.
– Это Маша! Она плачет! О, боже!
Кира бы сказала, что плач больше напоминает вой, но не хотела пугать своих спутниц. Впрочем, они сообразили и без нее, что дело неладно.
– Там что-то случилось! Что-то ужасное! Обычно Маша держит себя в руках!
Двигаться на голос было значительно легче, чем блуждать между деревьев без всякого смысла. Продираясь сквозь густые еловые лапы, все женщины искололись и испачкались. Но они не останавливались, твердо зная, что там впереди очень нужна их помощь.
И вот внезапно лес перед ними расступился, и все трое оказались на небольшой проплешине, иначе и не назовешь. Когда-то тут были срублены несколько крупных деревьев, и из их бревен сложили избушку с крытой соломой крышей. Избушка была очень старая и явно нежилая. Окон в ней не имелось вовсе. Крыша давно провалилась, а единственная дверь упала на землю и тихо догнивала там, покрытая побегами папоротников и других растений.
Но не это привлекло к себе внимание подруг. Возле избушки на коленях стояла тетя Маша и горько рыдала, уткнувшись лбом в траву.
– Что случилось?
И тут же подруги увидели, ЧТО случилось. И прикрыв рты, чтобы из них не вырвался возглас ужаса, отступили назад.
– Маша, что…
Но тетка Настасья тоже была вынуждена умолкнуть, со страхом глядя на обуглившиеся черные останки, над которыми рыдала тетка Маша. Останки были человеческие. И они были одеты в хорошо знакомые брюки и рубашку дяди Коли. Это выглядело тем более нелепо, что надеты они были на абсолютно черные обгорелые конечности.
– О, господи! Что тут произошло? Маша!
Но тетя Маша не отвечала. За нее это сделала Кира.
– Видимо, его ударила шаровая молния, – произнесла она гробовым голосом.
– Но почему цела одежда?
– Такое случается, когда ударяет шаровая молния. Загадка.
Но тетка Настасья не хотела поверить в то, что видели ее глаза.
– Маша! – опустилась она рядом с рыдающей женщиной. – Маша, ты видела, как это случилось?
Тетка Маша отрицательно помотала головой.
– Когда я пришла, он уже был… такой.
– О, господи! Но это же наш Коля! – восклицала тетка Настасья. – Наш Коля! Он что… сгорел? Маша, ответь мне, как такое могло приключиться?
Тетя Маша ничего не ответила. Она лишь снова уткнулась в землю и зарыдала так, что у стоящих в отдалении подруг защемило сердце.
И тут пошел дождь. Сильный, он хлестал так, что от ударов становилось больно.
– Надо куда-то спрятаться! – спохватилась тетка Настасья. – Маша! Маша, пойдем с нами!
– Нет! Я не оставлю Колю тут одного! Надо взять его с собой.
– Колю нельзя трогать.
– Я его тут одного не оставлю!
Тетя Маша была упряма, и три другие женщины растерянно замерли на месте, не зная, как им поступить дальше.
– Укроемся в доме, – наконец предложила Леся. – Хуже уж всяко не будет.
Разжигая огонь, тетя Маша грустно улыбалась каким-то своим мыслям. Она уже перестала рыдать, но теперь на ее лбу поселилась глубокая складка. И как думали подруги, поглядывая на нее, поселилась она там уже навсегда. Тетя Маша любила их дядю Колю долгие годы. Любила, думала, что потеряла, обрела вновь… И вдруг такой удар. Утратив своего возлюбленного на сей раз окончательно, бедная женщина сразу же вместе с ним утратила всю свою живость, превратившись в слабое подобие себя самой.
– Этот дом построил старик, – внезапно произнесла тетя Маша, выпрямляясь над очагом, который женщины сложили прямо на полу в избе, чтобы немного обогреться и обсушиться от ливня, хлеставшего снаружи и изрядно их замочившего, пока они затаскивали внутрь обугленные останки дяди Коли, чтобы их не мочил дождь.
– Какой старик? – вздрогнула Кира то ли от сырости, которая проникала в дом снаружи, то ли от страха. – Морозов?
– Да. Он самый. А отец бабы Наташи помогал ему в строительстве и в обустройстве на новом месте. Он вообще был практически единственным, кто остался верен старику.
– Отец бабы Наташи? Так все, что она нам рассказывала про себя, – это правда?
– Ее отец был со стариком до самого своего конца. Служил Морозову верой и правдой. А когда умер, то завещал жене и дочери ухаживать за стариком, похоронить его в том месте, где он укажет. И вообще, быть ему поддержкой и опорой, пока смерть не положит конец этому обету.
– Значит, баба Наташа лично видела старика?
– Да. И боялась его до смерти. Впрочем, как и все другие, кому доводилось сталкиваться с этим человеком.
Так, с бабкой Натальей все было понятно. Она оставалась в Морозовске в силу привычки. Даже после смерти человек, которому при жизни прислуживал ее отец, крепко держал старуху возле своей могилы. Но это бабка Наталья, а что же сама тетя Маша? Что ее, не старую и симпатичную, в свое время привело в несчастный Морозовск?
– А вы? Зачем вы приехали в эти края?
– Зачем? Наверное, рассказы моей матери не давали мне покоя. Она родила меня очень поздно, уже после войны. Ей к тому времени было сорок пять лет. Она была ровесницей прошлого века, родилась в тысяча девятисотом году. И она хорошо помнила те страшные годы, которые ей пришлось провести при старике.
– Что?
– Моя мама была его приемной дочерью. И он оставил ее при себе, когда все прочие от него отвернулись.
– Значит, в семнадцатых годах старика никто не расстрелял?
– Он уже лишился своей власти и могущества, но все еще доживал оставшиеся ему годы в этой избе.
– И ваша мать жила с ним? Вот тут?
