завтрашнего вечера. Пока он от похмелья избавится, пока то да се, а время идет. А бандиты ждать не станут, кто их знает, может быть, они уже с утра будут знать, где мы обитаем. Москва-то город маленький.
Кажется, Мишкино общество кое-чему меня научило, и это учение пошло самому Мишке не на пользу. Но в любом случае цель моя была достигнута, так как заволновавшийся Мишка исчез на минутку, а потом появился с умиротворенным выражением, которое у него появлялось каждый раз, когда он делал какую- нибудь мелкую пакость.
– Где это наш маленький Женечка пропадает? – нехорошо улыбаясь, спросил он у Иннокентия. – Не случилось ли чего?
Напоминание о Женечке выбило Иннокентия из колеи. Он оторвался от Григория и испуганно осведомился:
– Тебе что-то известно? Говори же, не томи меня. Знаешь же, как я беспокоюсь из-за этого паршивца.
– Видел его из окна, – загадочно проговорил Мишка. – Сидел на лавочке, грустный такой, а потом к нему подвалил толстяк в клетчатом пиджаке, он еще у тебя был в гостях где-то в среду или в четверг.
После этого Мишка сделал паузу, а Иннокентий схватился за сердце.
– И они куда-то ушли вместе, – безжалостно закончил Мишка.
После его слов Иннокентий мгновенно сорвался с места и, бормоча на ходу, что он не позволит всяким проходимцам, даже если они владельцы ночных клубов, помчался переодеваться. Так что узнать, что именно он не позволит проходимцам, нам так и не удалось.
– Миша, пельмени в холодильнике, меня не ждите, – распорядился он, на ходу застегивая на себе шелковую рубашку, в которой смешались все известные мне цвета, и заправляя ее в немыслимо узкие кожаные штаны.
– Тишина и покой на ближайшие несколько часов обеспечены, – гордо просветил нас Мишка. – Можно приступать к исследованию содержимого моих мозгов.
– Надеюсь, много времени это не займет, – с невинной улыбкой обратилась ко мне Мариша.
Григорий отлепился от табуретки, за которую он до сих пор судорожно цеплялся, и сказал, что он готов попробовать, но за успех не ручается, так как только что пережил стресс. Если бы он был каменщиком или прачкой, то это и тогда бы сказалось на качестве его работы, а так как специальность у него тонкая, то он просто боится начинать.
– Портить там совершенно нечего, – успокаивающе заметила Мариша. – Уже все давно испорчено, если вообще когда-то было в норме.
Они удалились в ту самую комнату, где Иннокентий хранил свои сценические костюмы, а нам с Маришей было велено ждать результатов на кухне. Мариша погрузилась в молчание, а меня на досуге стала одолевать тревога (не за себя, понятное дело, о себе я уже давно перестала тревожиться, поняв, что это дело дохлое). Нет, меня беспокоила моя бедная тетя, оставленная нами с Маришей на даче в обществе незнакомца, вооруженного лишь тортом. А вдруг бандитам, с которыми Мариша столкнулась в магазине, удалось все-таки выяснить, в каком доме мы останавливались? Тогда тете грозила беда, а я сидела тут и была совершенно не в курсе дела.
– Как ты думаешь, они не примутся вымещать свою злость на моей тетке? – спросила я у Мариши, но ответа не дождалась.
Мариша была полностью поглощена своими мыслями, и они, судя по морщинам на ее лбу, были скорее тревожными, чем радостными.
– Что может помешать Гришке вызнать у Михаила, куда тот задевал камешки, а потом сбежать с этими знаниями? – произнесла она вслух.
Мы подумали еще пару минут и резво вскочили, одновременно придя к выводу, что ничего не может помешать ему это сделать.
– Подслушивать нехорошо, – только и успела я прошептать перед тем, как мы выскользнули из кухни и, прокравшись вдоль стен, оказались возле дверей костюмерной.
– Никого я не ждал в ту ночь. Мне было не до гостей, – услышали мы голос Мишки. – Но не пустить я его тоже не мог. Про брильянты он знать не мог, во всяком случае, я так полагал, а расспрашивал главным образом про моих баб. И чего они ему дались? Причем нынешние его не интересовали, он жаждал слушать только о тех, с которыми я встречался больше года назад и с которыми давно порвал. Потом клянчил их телефончики или другие координаты, уверял, что в случае чего может и жениться. Можно подумать, что он кому-то нужен со своим северным сиянием и полярной ночью. Он мне все подливал, а сам внимательно слушал и все требовал телефончик. Но что касается брильянтов, то я точно помню, что я его провожал до дверей и в спальню он не заходил, вышли мы вместе, так как я поехал его провожать в аэропорт. Он летел до Питера, а оттуда обратно к себе домой на Север. Самое обидное, что он мне даже и не родственник, а так, седьмая вода на киселе. Чего ради я с ним лясы точил? Ну и что с того, что он живет где-то за Полярным кругом и в Москве бывает раз в несколько лет? Это ведь не повод, чтобы клянчить у меня ключи от Маришиной квартиры, дескать, ему негде остановиться.
На этом месте Мариша поперхнулась.
– Адреса я ему, конечно, не дал, – словно почувствовав ее волнение, поспешил заявить Мишка, – да и самих ключей я найти не смог, сказал только, что они были с забавной собачкой не встречающегося в природе цвета.
– Довольно про собачку, – безапелляционно заявил Григорий. – Вспомни, что ты делал после того, как проводил своего родственника.
– Пошел к тебе в гости, – сразил нас наповал Мишка. – Верней, до самолета оставалась еще уйма времени, и мы зашли к тебе вместе с ним.
– И мы с тобой виделись? – заинтересовался доктор.
– Нет, – чистосердечно признался Мишка, а из груди доктора вырвался громкий вздох облегчения. – Тебя не было дома, я поболтал с твоей мамой, а потом поймал тачку, и мы поехали в аэропорт.
– А что ты делал, когда вернулся?
– Лег спать, – уверенно ответил Мишка. – Лег и сразу заснул.
– Что тебе снилось? – спросил Григорий таким тоном, словно не сомневался, что Мишке обязательно должно было что-то сниться.
– Мне снилось, что я плаваю в реке, – не разочаровал его Мишка. – А потом оказался в озере. Вода в нем была теплая, и в ней плавали прозрачные рыбки между пестрых камешков.
– Очень хорошо, – подбодрил его Григорий, – и что дальше?
– А потом рыбки внезапно исчезли, а я проснулся, пошел искать брильянты, и оказалось, что их нет, – на мой взгляд, весьма правдиво поведал Мишка. – После этого я снова лег спать, потому что ужасно расстроился, меня и сейчас в сон тянет, – заявил Мишка, совершенно оторвавшись от реальности.
– Спи, друг, – ласково и, на наш с Маришей взгляд, несколько преждевременно сказал Григорий. – Ты заслужил свой отдых.
После этого мы с Маришей начали поспешное отступление в сторону кухни, которое закончилось как раз к тому времени, когда Григорий покинул костюмерную. Мы выжидательно уставились на него, делая вид, что не знаем ровным счетом ничего о том, как прошел сеанс.
– Тю-тю камешки, – произнес Григорий после длительного молчания. – Он их спустил вместе с водой, когда принимал ванну.
– Кошмар! – сказала Мариша и начала подозрительно исследовать выражение лица Григория на предмет обнаружения на нем следов вранья.
– А ты точно уверен, что он камешки спустил в водопровод? – тактично осведомилась я, то есть я думала, что тактично, но Григорий смертельно обиделся и при этом раздулся до невероятных размеров.
– Я – врач, – высокомерно заявил он так, словно его профессия должна была явиться для нас откровением. – Ко мне на прием записываются со всей страны. Если я и допускал ошибки, то не в таких простых случаях и в самом начале своей карьеры. Из слов Мишки ясней ясного явствует, что он поступил с брильянтами именно таким образом.
Я тоже слышала Мишкину исповедь, и ничего в ней не позволило бы мне занять столь твердую позицию.
