в часы пик в общественном транспорте, где-нибудь в центре Москвы. И напротив, стоило ему выехать за город, чтобы, как говорили его друзья, отдохнуть на природе, как его начинало мучить тягостное чувство собственной незащищенности. А вот настоящий кошмар ему довелось пережить, когда он остановился в гостях у своего приятеля, который несколько лет назад решил заняться фермерством и жил в глухомани. И дернула же Мишку нелегкая оказаться там именно в ту ночь, когда жена фермера надумала рожать. Фермер с женой отправились в больницу, а Мишку оставили одного на хозяйстве, и вот тут-то он чуть с ума не сошел от страха. Хотя реально ему угрожать ничего не угрожало и не могло угрожать, так как на много километров вокруг не было ни одной живой души, но именно это Мишку и пугало до колик. Он закрыл дом на все замки, окна – на ставни, и все равно ночь провел без сна. Нет, жизнь за городом решительно не по нему.
– А ведь брильянты необязательно делить на троих или даже на четверых, – выбрав удобную минуту, бросил он пробный шар в охранника. – Я всю жизнь хорошо делил только на два.
Охранник заинтересованно на него покосился, видно, что тоже в школе не ладил с арифметикой. Дело шло на лад, два таких похожих человека обязательно нашли бы общий язык, но в этот момент, как черт из коробочки, выскочил Григорий.
– Думал, что если пол гнилой, так уж и микрофончики поставить нельзя? – мерзко ухмыляясь, обратился он к Мишке. – Я все слышал, и не думай, что тебе удалось обвести меня вокруг пальца. Мне было важно узнать, правда ли, что ты не помнишь, где твои камешки, а теперь я знаю, что ты притворяешься. И потеря памяти просто ловкий трюк. Недаром я ничего не смог откопать в твоей черепушке, не было у тебя никакого провала в памяти, который можно было бы исследовать. Тебе и вспоминать-то было не надо, ты все прекрасно помнил и так. И не надейся на свою сообразительность, цепь достаточно прочная, так что никакая изобретательность ей не страшна. Потому посиди в одиночестве и подумай над тем, стоит ли быть таким жадным.
После его ухода Мишка застонал от полного бессилия что-либо объяснить этому зациклившемуся на своей идее типу.
– Он ведь твердо уверен, что камни у меня, – пожаловался он стене, которая в ответ захихикала Гришкиным голосом. – А их у меня нет, – твердо сказал Мишка, решив, что все равно терять нечего, а раз так, то можно и правду сказать.
...Пока мы с Маришей добирались из Всеволожска в Питер, наша горячка прошла. Отлет в Москву было решено перенести на вечер. А пока надо было разобраться с тем, что творится у Мариши дома. Против ожидания там оказалось все в порядке, новых трупов не прибавилось. Это было очень славно, так как нам и старых вполне хватало. Мишки поблизости мы не обнаружили и никаких следов его присутствия возле Маришиной двери тоже, если не считать, что кто-то в ней поковырялся. Но ведь это вполне могли быть Жорик с Юркой или просто местные хулиганы. Не зная, радоваться этому или огорчаться, мы решили оставить Мишке на всякий случай в дверях записку, приказывая дождаться нас. Оставалось только сформулировать ее текст так, чтобы она отпугнула Жорика с Юркой, если они вдруг надумают явиться к нам, но заставила Мишку настойчиво искать с нами встречи.
– Предлагаю такой вариант, – сказала Мариша и выдала перл: – «Если тебе дорога твоя шкура, позвони».
– Лучше так, – предложила я: – «Если тебе дорога твоя шкура, позвони обязательно. Мы пошли в милицию». – И пояснила: если придут Жорик с Юркой, то они поймут, что в милиции мы все растрепали и взять с нас нечего, только мстить. А на месть у них времени нет, им художника искать нужно.
Маришу мое объяснение не очень убедило, но ничего лучше придумать она не смогла. Позвонить и узнать, на месте ли Доронин, нам в голову почему-то не пришло, и, как и следовало ожидать, его на этом самом месте не оказалось. И ожидался он только через пару часов, зато уж тогда, заверили нас, он просидит у себя в кабинете без малого несколько часов и сможет уделить нам достаточно внимания. Пришлось нам подумать, чем бы заняться до того времени.
– Давай навестим Рудика, – предложила Мариша. – Когда он очнется, то непременно поинтересуется, кто к нему ходил. Поэтому получится очень удачно на будущее, если мы его навестим. Все-таки не надо забывать, что он может подать на меня в суд за нанесение ему телесного ущерба.
– А зачем он к тебе без приглашения приперся, да еще в закрытую квартиру? – возмутилась я.
– Он вполне может сказать, что я его приглашала и что дверь была гостеприимно открыта. Такой тип, что ради собственной выгоды никого не пожалеет.
– Ладно, – со вздохом согласилась я. – Поехали, все равно ведь дел особых нет. Дверь укреплять рано.
В больнице нас встретили, мягко говоря, не с распростертыми объятиями. Дежурная никак не могла взять в толк, зачем мы стремимся попасть к больному, который нас не сможет ни увидеть, ни услышать, и при этом мы ему не родные и даже не друзья. Мариша потратила почти весь свой запас красноречия, и вконец утомленная дежурная отправила нас к врачу того отделения, где лежал Рудик. Тот оказался человеком на диво сговорчивым и даже спорить с нами не стал, сказав, что у него слишком много других и значительно более важных дел. Хотите идти к своему знакомому, пожалуйста, идите. Он дал нам в сопровождение молоденькую медсестру, и мы торжественно прошествовали к палате Рудика.
– Чем больше свидетелей, что мы к нему ходили, тем лучше, – шепнула мне Мариша на ухо, когда мы открыли дверь в палату.
Дина была по-прежнему с нами, оставить ее у Мариши дома мы не захотели, поэтому снова прихватили с собой. Она уже привыкла к тому, что ее постоянно куда-то несут в сумке, обжилась в ней и не высовывалась. Но тут, соблазненная непривычными запахами, она высунула любопытную мордочку и огляделась по сторонам. На нас с медсестрой она посмотрела равнодушно-доброжелательно, шкафы и столики вызвали у нее лишь минутный интерес, но зато когда мы подошли к кровати, на которой страдал Рудик, Дина начала рычать. Это было настолько странно, что мы сначала не поняли, что за звук.
– Аппаратура у вас не очень новая, – констатировала Мариша. – Рычит даже. Это не опасно?
Медсестра, не менее нас удивленная, подошла проверить больного. И именно в этот момент Дина увидела Рудика. Взвыв во весь голос, прижав уши к голове и вздыбив всю шерсть на загривке, Дина как ошпаренная вылетела из сумки и одним махом, как это умеют делать только кошки, взмыла на шторы, а оттуда на карниз. Забравшись под самый потолок, она осталась там, не делая ни малейшей попытки спуститься вниз. При этом она не сводила глаз с Рудика и злобно рычала, когда мы с медсестрой делали попытку снять ее с насеста.
– Она всегда его не любила, – сокрушенно призналась Мариша. – А тут добавился стресс после долгой и утомительной для нее дороги, непривычные и неприятные ей больничные запахи, ветеринара ведь она тоже не жалует. Вот она и распереживалась. Как же нам ее оттуда снять?
Медсестра оказалась девушкой понятливой, к тому же у нее дома тоже жила кошка, у которой были свои странности, поэтому она нас не торопила.
– Она сама слезет, когда будет к этому готова, – уверяла она нас.
Мы послушно подождали немного и еще немного. Когда ожидание перевалило за двадцать минут, мы сочли, что достаточно посидели возле Рудика, пора и честь знать. Дина по-прежнему раскачивалась на шторах где-то под потолком и вниз спускаться не желала. Пришлось мне, как самой легкой, лезть за ней, но мне обычно мирная Дина чуть не распорола руку, и я предоставила честь стаскивать свою кошку самой Марише, оставшись подстраховывать ее внизу. Все эти операции приходилось делать на кровати Рудика, так как ничего более подходящего, чем ее спинка, в палате не нашлось. Рудик, кажется, был не против того, что мы прыгаем по его кровати и сотрясаем его и без того сотрясенные мозги. Во всяком случае, он особенно не протестовал. Да и что нам было делать? Не оставлять же Дину здесь в подвешенном положении и расстроенных чувствах только из-за того, что в интерьере отсутствовала такая нужная вещь, как стремянка.
Дину мы все-таки отцепили от шторы, и она, громко жалуясь, приникла к Марише и отказывалась от нее отлипать до тех пор, пока мы не вышли из больницы. В итоге к Доронину мы явились с нервно трясущимися руками и душевным трепетом, не зная, чего ждать от этого визита. И на всякий случай приготовились к жуткому разносу и скандалу из-за того, что самовольно оставили город. Вместо этого при виде нас он недовольно пробурчал:
– Я вас не вызывал.
