звонок в дверь. Звонил Доронин, который, как выяснилось из разговора, разыскивал нас со вчерашнего вечера и теперь жаждал общаться, а перед этим просил согласиться на небольшой обыск и никуда не уходить: дескать, сейчас придут.
– Уже пришли, – мрачно буркнула в трубку Мариша и поплелась открывать.
За дверью стояли уже знакомые нам ребята из милиции. Мы все же тщательно изучили их удостоверения через «глазок», который нам только что врезал слесарь (надо же было его опробовать), и только после этого пустили ребят в квартиру. С ними пришли двое понятых, которых они навербовали из соседок-сплетниц. Спокойная жизнь Марише теперь была надолго заказана. Обе старухи смотрели на нее с таким подозрением, словно ничуть не сомневались, что сейчас на их глазах из стенного шкафа извлекут в лучшем случае самогонный аппарат или пару мешков с золотым песком с приисков, а в худшем – сразу несколько подвялившихся трупов.
Надо сказать, что оперативники сразу же потребовали от нас, чтобы мы вчетвером переместились на кухню и оставались там. Мы переместились и оставались, пока они рылись в шкафах и на полках, где Мариша хранила старые вещи. Зачем были нужны понятые, мы так и не поняли. Должно быть, для того, чтобы ни на минуту не оставлять нас одних. Затем они перешли в другую комнату, а потом заявились на кухню, где сразу же заинтересовались раковиной и газовой плитой. Осмотрев их и не найдя ничего подозрительнее сдохшего таракана, на которого обе бабки уставились с жадным любопытством, они осмотрели шкафчики и перебрались в ванную. Поковырявшись там немного, они заявили, что обыск закончен и теперь было бы хорошо осмотреть и мою квартиру. В ней они тоже перевернули вверх дном мой платяной шкаф и после этого прошли в кухню и ванную, куда нас с Маришей даже не пустили. После этого они очень сердито напомнили нам, что нас ждет Доронин и хватит у них над душой стоять.
Мы послушно отправились в отделение, благо идти недалеко, погода стояла чудесная и к тому же деться нам было некуда – двое сотрудников отправились вместе с нами. Сегодня Доронин встретил нас с еще более свирепым видом, чем вчера. Я даже подумала, стоит ли вообще заходить. Может быть, над нами кто-то просто подшутил, и Доронин нам вовсе и не звонил, а звонил кто-то другой, пожелавший выманить нас из Маришиной квартиры, ну а дальше все по устоявшейся традиции. Придем домой, а там еще покойничек.
– Заходите, вызывал ведь, – буркнул Доронин, разрешив наши сомнения.
– Здрасте, – вступила в беседу Мариша.
Доронин метнул на нее ненавидящий взгляд и, видимо, решив, что затягивать наше пребывание у него в кабинете не в его интересах, приступил прямо к делу.
– Отпечатки на орудии убийства принадлежат сестре второго покойного, которая одновременно является ближайшей подругой жены первого покойного, – сказал он и обратился к Марише: – Как вы это прокомментируете?
– Что именно? – удивилась Мариша. – Я не знаю, как ее отпечатки туда попали, меня при этом не было. Может быть, она случайно увидела этот нож в квартире у подруги и взяла его в руки, чтобы повнимательней рассмотреть?
– Я не об этом вас спрашиваю, – налившись краской так, что я начала опасаться за его здоровье, прошептал Доронин. – Как вы объясните тот факт, что оба ваших любовника были знакомы между собой хотя бы через вторых лиц, а вы об этом не проронили ни слова?
– А вы и не спрашивали, – с полной уверенностью в своей непоколебимой правоте, ответила Мариша.
Доронин еще больше налился краской и снова спросил:
– А третья ваша жертва тоже была знакома с первыми двумя?
– Вообще-то, да, – задумалась Мариша. – Я ему много о первых двух рассказывала, когда они еще все были живы, разумеется.
– А лично или еще через кого-то из ваших знакомых он не был знаком с первыми двумя? – чересчур спокойно продолжал допытываться у нее Доронин.
– Он знал моего Мишку! Они даже одно время сотрудничали! – воскликнула Мариша, обрадовавшись возможности наконец-то помочь следствию.
– Мишка, который пропал? – с ноткой надежды в голосе уточнил Доронин. – Уже теплее.
– Да нет же, – досадливо помотала головой Мариша. – Он уже нашелся, и Рудик тут был ни при чем. Он же лежал на больничной койке. Это все один свихнувшийся доктор затеял, ему казалось, что у Мишки полные сейфы брильянтов, а он просто из упрямства не хочет делиться с ним. Но доктора уже обезвредили Мишкины друзья.
– Они же друзья Рудика, а Мишка, стало быть, ваш нашелся? – констатировал Доронин.
– Наверное, они друг о друге слышали, но поймите, что теперешние Мишкины друзья и те друзья, которые у него были, когда он жил в Питере, это не одно и то же. Например, тот свихнувшийся доктор наверняка не знал про Рудика, хотя именно о нем бы ему и надо было знать в первую очередь.
Вместо ответа Доронин взял со стола увесистую пепельницу и задумчиво повертел ее в руках, словно примериваясь, как бы половчее запустить ее в Маришину голову. Когда же Мариша поведала о том, что подозревает некоего Мишкиного родственника, имени которого она не знает, но который был проездом, а точнее, пролетом у нас в Питере и мог (хотя ключей у него и не было) заглянуть к ней и пришить обоих ее гостей, Доронин издал протяжный стон и кинул на Маришу испепеляющий взгляд – такой хоть кого призвал бы к порядку, но только не Маришу. А она выжидательно выпрямилась на стуле и устремила на несчастного Доронина взгляд, преисполненный преданности и самого искреннего желания помочь следствию.
– Кроме женских отпечатков ближайшей подруги жены вашей первой жертвы, на ноже были обнаружены еще более свежие следы чьих-то кожаных перчаток. Судя по размеру, они также могли принадлежать женщине, а также подростку или мужчине с очень маленькими руками, – продолжил Доронин, когда в Маришином монологе возникла долгожданная пауза. – Эти же следы мы нашли и в комнате, и на кухне. Человек в перчатках посещал вашу квартиру дважды. Первый раз он сразу прошел в комнату, а во второй отправился на кухню. Но оба раза он пробыл у вас совсем недолго.
– И что он там делал? – не удержалась я.
– Не знаю, – лаконично ответил Доронин. – Но очень хотел бы знать.
В этом мы были с ним солидарны. Человек, который в летний зной напяливает на себя кожаные перчатки и расхаживает в них по чужой квартире, причем проделывает это не один раз, натягивает их не только ради собственного удовольствия; они ему нужны для иных целей, и целей скорей всего подозрительных, а еще вероятнее – преступных.
– Получается, что убийца – это тип в кожаных перчатках? – спросила я у Доронина. – Где же его искать? И если мы или вы его все-таки найдем, то что мы ему предъявим? Наличие перчаток? Так, может быть, он от них давным-давно избавился. А если даже и не избавился, то все равно сможет заявить, и будет прав, что такие перчатки можно найти у каждого десятого жителя земли.
По виду Доронина можно было смело утверждать, что я насыпала изрядную толику соли на его раскрытую душевную рану.
– Но у него должен быть мотив, – возразил он. – И если у подозреваемого, которого вы нам все не хотите указать, будет наличествовать мотив и возможность совершения преступления и, наоборот, не будет приличного алиби, его смело можно считать виновным.
Мне его фраза относительно того, что «вы не хотите назвать какое-нибудь лицо, бывшее у вас на подозрении», показалась несколько странной. Стало быть «вы» – это мы с Маришей! А я-то тут при чем? Почему это я должна придумывать в угоду Доронину каких-то мифических знакомых, которые могли иметь зуб на Маришу. Допустим, придумывать-то особо и нечего, почти каждый ее знакомый по какой-либо причине имел на нее зуб, но не такой, чтобы решиться на смертоубийство ее любовников. Разве что предположить, что жертвой должна была стать Мариша, а не застав ее дома, кипящий злобой убийца выместил свою ненависть на первом попавшемся под руку человеке. Но не два же раза подряд!
– Какие меры безопасности предприняли? – поинтересовался Доронин.
Хорошенькое дело, это он у нас спрашивает! Мы с большим основанием могли спросить у него то же самое. И к тому же прошло уже целых четыре дня, а он только сейчас соизволил побеспокоиться о нас. Да если бы мы не мотались по Москве как угорелые, может быть, кого-то из нас уже давно в живых не было. Потому как милицию только сейчас осенило, что неплохо бы как-то нас оградить от опасности. Зачем я-то
