ввязалась в это дело?
– Мы переехали жить к Марише, поменяли замки и заодно поменяли дверь. Сделали все, что в наших силах, – дружно заверили мы Доронина.
Ему явно не показалось, что переезд к Марише – это удачная идея, он бы, конечно, предпочел, чтобы мы отправились жить ко мне, а он бы с чистой совестью смог отправить наше дело в долгий ящик. Ну уж нет!
– Будем надеяться, что убийца снова придет туда, – на редкость двусмысленно изрек Доронин. – Кстати говоря, ваш последний пострадавший утром пришел в себя и пожелал сделать заявление.
– Какое? – хором спросили мы его.
– Он заявил, что на него напали, когда он еще только звонил в дверь. Подкрались сзади и оглушили. Примет и вообще чего-либо он не помнит, но требует, чтобы мы нашли его обидчика. Намекает, что им могла быть сама хозяйка квартиры, так как она является очень неуравновешенной особой и неоднократно угрожала ему безо всякого с его стороны повода. По этому заявлению хочу спросить у Марины, не состояла ли она когда-нибудь на учете в психоневрологическом диспансере?
– Что?! – взорвалась Мариша. – Да как этот урод смеет так меня подставлять? Сроду я не числилась среди психов, уж если кто и псих, так это сам Рудик. Скажите, станет нормальный человек ходить по пятам за девушкой и клясться ей в вечной любви и при этом совершенно плевать на то, что девушке он не только безразличен, но даже неприятен?
– Так вы признаете, что пострадавший был вам неприятен? – обрадовался Доронин.
– Конечно, неприятен, но если бы я задумала его убивать, да если пошло на то, если бы я задумала их всех убивать, то пригласила бы для этой цели в какое-нибудь уединенное место, как я уже говорила. Хотя бы потому, что терпеть не могу убираться, а после всех этих убийств мне пришлось уже три раза делать генеральную уборку.
– Тем не менее он настаивает на том, что вы очень даже могли быть виновны в покушении на него. А других подозреваемых он не называет. Конечно, я не стал бы вас арестовывать на основании его слов, так как отлично помню, что в это время вы обе были со мной и группой захвата.
При этом он помрачнел. Видимо, ему не давала покоя мысль, что его время и время его коллег было потрачено попусту. А может быть, жалел, что согласился помочь нам, а не послал подальше. Ведь тогда он мог бы с чистой совестью утверждать, что мы, расстроенные, пошли домой и там отыгрались на Рудике.
– Он еще в больнице? – хмуро спросила Мариша.
– А где же ему еще быть? Он пока самостоятельно передвигаться не может, головокружение и слабость, как уверяет его врач, очень сильные.
– Вы не возражаете, если мы с ним потолкуем лично?
– Пожалуйста, – легко согласился Доронин. – Только, ради бога, не бейте его больше ничем тяжелым по голове, как бы вам этого ни хотелось. Потому что, боюсь, в следующий раз вам это с рук не сойдет.
– Никто его и не бил! – завопили мы с Маришей.
– Слышал, слышал! – замахал на нас руками Доронин. – Идите уже.
В больнице дежурила та же самая сестричка, которая присутствовала при нашем прошлом визите к Рудику. Дину мы в этот раз с собой не взяли, нельзя же в самом деле так бессовестно третировать бедное животное. Но медсестра все равно попросила оставить наши сумки в коридоре. Еле удалось ее убедить, что мохнатый тропический плод у нас в сумке, который нам просто чудом удалось купить в одном маленьком магазинчике неподалеку отсюда после того, как мы его безуспешно пытались приобрести в Елисеевском магазине и фруктовом отделе Пассажа, совершенно безвреден и уж точно не будет виснуть на шторе. Она с большим сомнением осмотрела плод и сказала, что так и быть, мы можем пройти, но она лично слагает с себя всю ответственность за дальнейшее.
Палату Рудику почему-то выделили одноместную. Подозреваю, что за те несколько часов, которые прошли с момента его возвращения в мир сей, он настолько всем надоел, что врачи выделили ему отдельную палату, только чтобы он не нервировал остальных пациентов. Никому бы не понравилось, если бы вдруг в отделении резко возросла кривая летальных случаев, а это было более чем вероятно, так как я сама после нескольких минут общения с Рудиком чувствовала себя совершенно больной. А что говорить про людей, которые и до появления Рудика чувствовали себя не слишком хорошо? Они просто бы коньки отбросили.
– Только я тебя умоляю, не бери ничего из передачи, а то он такой жадина, что наверняка расстроится, если даже сам угостит. В общем, ни за что ничего не бери, хорошо? – взмолилась Мариша перед тем, как войти к Рудику.
– Пить хочется, – пожаловалась я.
– Мне самой хочется, но что делать, если он такая скотина?
И затем с максимально умильной физиономией и таким же голосом она произнесла, уже протискиваясь в дверь:
– Рудик, ты здесь?
– А где же мне быть? – раздался гнусавый голос из-под бинтов. – Где мне быть, если я едва ноги не протянул по твоей милости? Явилась позлорадствовать?
– Ну что ты, Рудик, – явственно скрипнув зубами, но по-прежнему улыбаясь, произнесла Мариша. – Мы решили тебя проведать и даже принесли тебе твои любимые фрукты. Даже этот лохматый, который ты больше всего любишь, тоже нашли, он у них последний оставался, так мы у троих соискателей его отбили, чтобы тебя порадовать.
– С чего это такая забота? – последовал подозрительный вопрос.
– Ну ты же мне не чужой, мы с тобой давно знакомы, – помявшись, признала Мариша. – И потом, ты пострадал прямо у меня в квартире, поэтому я чувствую некоторую за тебя ответственность.
– Да? – очень ехидно спросила эта крайне гнусавая личность. – Что же ты раньше ее не чувствовала? Когда я собирался кончать самоубийством, ты никакой ответственности не чувствовала, а, наоборот, всячески поощряла меня.
– Когда я тебя поощряла? – воскликнула шокированная Мариша. – Опомнись, что ты говоришь?
– А разве ты не помнишь, как ты мне говорила: «Ну и вешайся сколько влезет! Думаешь, я заплачу?» – прокричал Рудик со своей больничной койки.
У Мариши отвисла челюсть, и несколько минут она приходила в себя, прежде чем сообразить, что от нее ждут реакции.
– Но ты должен отметить, что мой метод оказался действенным, раз ты до сих пор жив, – возразила она. – Я вовсе не хотела, чтобы ты кончал с собой, поэтому так и говорила, что не расстроюсь, мол.
– А на самом деле? – воодушевился Рудик.
– Скушай лучше своих фруктов, – посоветовала ему Мариша, выгружая из пакета все наши дары.
Они, это признал даже вечно всем недовольный Рудик, представляли собой солидную горку на тумбочке возле его кровати и стоили нам с Маришей кучу денег, которую я предлагала истратить с большей пользой, то есть на себя.
– Попробуй же свой любимый, – подбадривала Мариша Рудика, видя, что тот колеблется, не зная, с чего начать.
– Вообще-то я хотел соку, но раз ты советуешь...
И Рудик протянул свою волосатую руку к не менее волосатому фрукту, который казался точным ее продолжением, очистил его от шкурки и умял весь целиком. А фрукт тянул на полкило, даже без косточки. Я только радовалась, что он не стал предлагать нам угоститься, потому что выглядел фрукт отвратительно, почти так же отвратительно, как и назывался. Но Рудик счел, что все в порядке, и даже повеселел.
– Очень вкусно, – проинформировал он, нам оставалось только сделать вид, что доставлять ему удовольствие – это цель нашей жизни.
– А у нас к тебе несколько вопросов, – сказала Мариша. – Ты не мог бы поточней описать того человека, который на тебя напал? И вообще, рассказать про него поподробней.
– Мог бы, – покладисто согласился Рудик, а мы торжествующе переглянулись. – Мог, если бы я вообще хоть что-нибудь из его или ее внешности рассмотрел.
– Так ты действительно ничего не видел? – разочарованно протянула Мариша.
– Ничего, кроме твоей закрытой двери, – подтвердил Рудик.
