– Так она сама и настояла, чтобы внучка уехала. Какая-то у Лены несчастная любовь нарисовалась, так она чахла с каждым днем все больше. Вот бабка и отправила ее от греха подальше. Во всяком случае, мне она так сказала.
– А где она теперь живет? – поинтересовался Суреныч.
– Муж у нее военный, последний раз, когда я ее видела, они жили в Кемерове.
– И у вас совсем нет ее адреса? – в полном отчаянии спросил Лысый. – Она нам очень нужна.
Обе женщины с сожалением покачали головами.
– Может, на кладбище знают, – наконец сказала Евдокия Семеновна. – Я, когда бываю там, и к старшей Лене на могилу захожу. Знаете, чтобы прибраться, цветы поставить. Мне нетрудно. Но там всегда порядок, словно кто-то за могилой ухаживает, и не от раза к разу, а постоянно. Просто так ведь никто делать не будет, а у нее никого из родственников не осталось, только внучка. Наверное, она со смотрителем договорилась, поэтому должна свои координаты ему оставить.
Поняв, что здесь им больше ничего не светит, Лысый с Суренычем, разузнав, где находится могила, отправились на кладбище.
– Никогда бы не подумал, что пойду на могилу к этой бабке, – бурчал Лысый. – Ты только вспомни, как она меня чуть кипятком не облила, когда я свататься пришел. А что она при этом говорила! Мне до сих пор вспомнить стыдно. Она мне тогда на многие мои качества глаза раскрыла.
– Да, бабка у Лены была старой закалки. Еще революционной. Постоянно всех мерила с точки зрения приверженности партии и комсомолу. Мы с тобой явно не тянули. Зато Ленчика она любила. Его ведь тогда папаша в комсомол запихнул, и он вечно старушенции мозги пудрил, как это для него много значит. На самом-то деле его даже из класса в класс тянули только из-за его папаши. Но старушка таких тонкостей понимать не желала. Она считала, что если человек занимает большой пост, то он обязательно порядочный, недаром же его народ выбрал. И дети у такого человека должны быть порядочными, не то что мы – двоечники.
– Ты моему сыну не проболтайся, – испугался Суреныч. – Я его в институт настраиваю, себя в пример ставлю, говорю, что в школе круглым отличником был.
Лысый чуть со смеху не помер. К этому времени они уже шли по кладбищу, и на жизнерадостный хохот Лысого из-за оград поднимались скорбные лица посетителей.
– Ничуть не изменился, – раздался позади них неодобрительный женский голос. – Только плешь во всю голову разрослась, а ведешь себя словно невоспитанный подросток.
Лысый с Суренычем резко обернулись, еще не веря до конца своим ушам, и увидели на дорожке свою подругу молодости. Лена почти не изменилась. Она немного поправилась, и былую резкость движений сменила плавность походки. Но глаза, делающие женщину прекрасной, остались теми же. Правда, теперь они были одного цвета, благодаря контактным линзам. Лицо, конечно, не могло остаться прежним, но было видно, здесь явно не обошлось без постоянного применения французской косметики и радикальных домашних средств.
– Что уставились? – расхохоталась Лена. – Это я! Пришла бабушку навестить. А что вы тут делаете?
– Мы тоже, – выдавил из себя Лысый.
– Это... бабушку пришли навестить, – поддержал его Суреныч.
Если Лена и удивилась, то виду не подала.
– Это правильно, – сказала она. – Бабушка была прекрасным человеком и заслуживает уважения к ее памяти.
– А ты давно вернулась? – спросил Суреныч, чтобы сменить тему.
– Только что с самолета, – ответила Лена.
– Как я и думал, врет, – шепнул Суренычу Лысый. – Загар у нее такой, словно жарилась на солнце недели две. И где ее вещи?
– А вещи где? – спросил Суреныч.
– В гостинице оставила, – удивилась Лена. – Приехала и сняла номер. Теперь это просто. У них даже в сезон мест сколько угодно.
– Хорошая гостиница? – продолжил допрос Суреныч.
– «Жемчужина», – после некоторого колебания ответила Лена.
Лысый подмигнул Суренычу, дескать, проверим.
– А чего мы все про меня, вы о себе расскажите, – потребовала подруга детства.
– Работаем, – покорно начал Суреныч, поражаясь женскому коварству, ведь наверняка все про них выяснила, прежде чем машины взрывать.
– Очень хорошо, – одобрила Лена. – Я тоже работаю. Хотя это и трудно, ведь муж у меня военный, приходится часто переезжать. И трое детей. Но я выбрала себе такую специальность, чтобы в любой военной части была кстати.
– И какую же?
– Это секрет, – лукаво засмеялась Лена, сразу утратив всю свою солидность. – А вас я никак не ожидала увидеть.
– Еще бы, – пробурчал Лысый себе под нос. – Небось думала, что мы уже на том свете, вместе с нашими машинами. А тут такая незадача.
– Бабушка рассказывала, что вы тоже вскоре после меня уехали, – продолжала рассказывать Лена. – Никогда бы не подумала, что наша дружба так легко и быстро может прерваться. А все этот Ленька, каким подлецом оказался. Да и вы хороши, не могли мне все рассказать.
– Что все?! – хором спросили Суреныч с Лысым.
– Да будет вам прикидываться, столько лет прошло, я уже почти забыла. А тогда я была в страшной ярости, как не поубивала вас, самой непонятно. Наверное, я потому и уехала, что боялась с собой не совладать.
– Не будем ворошить прошлое, – поспешно сказал Суреныч. – Если мы и были в чем виноваты, то жизнь нас уже наказала. Мы ведь с Костиком почти одновременно лишились своих машин. Плоды многолетних сбережений одним махом развеялись по воздуху.
– Ну, не переживай, может, еще найдут. Милиции в городе много, должны найти ваши машины. А может, детишки взяли покататься. Помните, мы и сами так баловались? У нас прошлым летом тоже машину угнали, но потом нашли.
– Притворяется, будто бы ничего не знает, – шепнул Лысому Суреныч. – Ну и змея у нас Ленка. Еще и издевается. Нет чтобы сразу сказать, так, мол, и так, ребята, была сердита, но теперь уже отошла. Больше можете не волноваться.
А Лена тем временем продолжала разглагольствовать:
– Что машина, вот потерять близкого человека – это страшно. Особенно ребенка.
При этих словах Суреныч побледнел, а Лысый поспешно перекрестился.
– Ты вот говоришь, дети, – дрожащим голосом начал Суреныч, – а сама ты могла бы назвать такую вину человека, за которую могли бы пострадать его дети?
– Ну это зависит от того, кто будет мстить. Например, для одного достаточно косого взгляда – и он уже готов отыграться на ребенке. Бывают и такие уроды. А другой всю жизнь лелеет план мести, и ребенок – это для него уже и не ребенок вовсе, а орудие отмщения.
– А ты могла бы? – поинтересовался по-прежнему бледный Суреныч.
– Ты что-то разволновался, я только сейчас обратила внимание, как ты побледнел, – забеспокоилась Лена. – Вопросы какие-то странные задаешь, кладбище на тебя так действует, что ли?
– Лена, – отважился наконец Лысый, видя, что Суреныч совсем сник, – я спрошу тебя прямо, ты работаешь со взрывчаткой? Ответь мне ради всего того, что нас прежде связывало.
– Вообще-то большой тайны в этом нет, иногда мне приходится работать и с взрывными устройствами, – ответила Лена и тут же воскликнула: – А вот мы и на месте. Заходите, бабушка будет вам рада.
– Лучше ты первая, – предложил Лысый. – Мы тебя перед оградкой подождем, покурим, а потом тоже заглянем. Места там для троих маловато.
Лена скрылась в небольшом темном склепе, оставив своих друзей детства возле входа обсуждать сложившуюся ситуацию.
