Зак.
Голос его полон презрения.
Лицо Бехзада Карами опухло от сна и, возможно, алкоголя, а то и еще чего-нибудь. Мощный торс, татуировки на груди, на шее ожерелье из звериных когтей и зубов. Ему девятнадцать лет, его огромный сияющий «БМВ» припаркован у торгового центра.
Но, с другой стороны…
Нарушив закон еще до совершеннолетия, он какое-то время провел в подростковом реабилитационном центре, но с тех пор ни разу не был судим. И мы не смогли доказать изнасилование — возможно, его «бизнес» процветает? «Откуда мне знать?» — думает Малин.
— Мы заходим, — говорит Зак.
И прежде чем Бехзад Карами успевает что-то возразить, полицейский отодвигает его плечом, проходит в коридор, а затем в единственную комнату.
Бехзад Карами в сомнениях.
Он уже имел дело с полицией, когда сидел в камере предварительного заключения, пока они разбирались, можно ли классифицировать их групповой секс с пьяной до бесчувствия Ловисой Ельмстедт как изнасилование или как грубое сексуальное использование.
Но дело расклеилось. Они утверждали, что она была согласна, а свидетели видели, как она танцевала с Бехзадом Карами и Али Шакбари на дискотеке, а потом совершенно добровольно ушла оттуда с ними, хотя уже тогда была настолько пьяна, что с трудом могла идти.
— Я смотрю, ты давно не прибирался, Бехзад? — усмехается Зак. — Хотя такому маменькиному сынку, как ты, это не дано — я имею в виду, самому поддерживать чистоту.
Бехзад Карами стоит спиной к Малин посреди комнаты. Вся его спина покрыта причудливой татуировкой, изображающей огнедышащего дракона.
— Я убираюсь, когда хочу, это не твое дело, греб…
— Ну, скажи, — шипит Зак. — А то руки чешутся. Давай, что ты хотел сказать!
— Зак, успокойся! Бехзад, сядь на кровать!
Выцветшие обои покрыты пятнами и следами от потушенных сигарет, на кровати рваная розовая простыня, опущенные жалюзи закрывают вид на крыши домов Берги. На стене огромный телевизор с плоским экраном. На полу большую часть пространства занимают музыкальный центр и колонки, и только кухонный уголок неестественно чист, словно им недавно пользовались и потом тщательно вымыли. Бехзад Карами садится на кровать, трет глаза, бормочет:
— Черт, не могли прийти попозже, какого рожна вам тут нужно?
— Вчера изнасиловали девушку. Ее нашли в парке Тредгордсфёренинген, — говорит Малин.
— Ты ничего об этом не знаешь? — спрашивает Зак.
И тут Бехзад Карами склоняет голову к зеленому линолеуму, медленно качает ею из сторону в сторону, бормочет:
— Мы не насиловали Ловису, и никого другого я тоже не насиловал, черт возьми. Поймите это. Когда вы наконец поймете?
В этом голосе вдруг появляется страх. За мышцами и татуировками проглядывает мальчик, но еще и мужчина, осужденный молвой маленького городка, мужчина, который стыдится, когда у него за спиной начинают перешептываться…
«Это он — тот, который изнасиловал…»
«Вот обезьяна! Все они такие, эти чертовы…»
— Где ты был позавчера ночью?
— У родителей. К нам приехали родственники из Ирана. Можете спросить их. Семь человек подтвердят, что я был там по меньшей мере до пяти утра.
— А после пяти?
— Пришел сюда, домой.
Юсефин ничего не помнит. На нее напали до или после кино?
— Ты пошел прямо сюда?
— Я же сказал.
— А почему мы должны тебе верить? — ухмыляется Зак, похлопывая Бехзада по голове.
— А Али? Тебе известно, что он делал вчера?
— Понятия не имею. Вы и к нему будете приставать?
Малин видит, как Зак опять выходит из себя и с трудом сдерживается, чтобы не накинуться на Бехзада Карами. Вместо этого он говорит громким голосом:
— Так ты не отправился после праздника в парк Тредгордсфёренинген? Чтобы спрятаться и подстеречь подходящую девушку?
Малин делает шаг назад, выходит в коридор. Заглядывает в кухонный уголок — совершенно иной мир по сравнению с квартирой в целом. Белые дверцы, хотя и потрепанные, блестят чистотой.
Она проводит рукой по мойке, нюхает. «Фейри» с запахом лимона. Открывает шкаф, видит запечатанную банку хлорки.
Слышит, как Зак бушует в комнате.
Ярость его наводит такой страх, что может вызвать признания — тогда, когда этого менее всего ожидаешь.
— Ты спятил, чертов легавый!
Зак выходит в коридор, видит Малин в кухонном уголке. Глаза его черны от злости.
— Мы закончили, — говорит он. — Или как?
— Не совсем, — возражает Малин и снова заходит в комнату.
Бехзад Карами сидит на краю кровати и злобно сопит.
— Кухня. Почему у тебя там такая чистота?
— Мама убиралась позавчера.
— Еще один вопрос: ты знаешь, где найти Али?
— Спросите в цветочном магазине его отца на Таннефорсвеген, называется «Интерфлора». Летом он помогает отцу.
Кондиционер в машине угрожающе шумит. Малин за рулем. Зак громко и весело подпевает хору, звуки которого заполняют салон машины.
Церковный хор города Сюндсвалля исполняет песни группы «АВВА».
«The winner takes it all…»[7]
Когда Зак поет, голос его не кажется таким сиплым, как когда он говорит. Малин привыкла терпеливо переносить музыку — отчасти потому, что начала понимать преимущества хорового пения, но в основном потому, что видит, какие чудеса творит музыка с Заком, всего за несколько минут превращая его из разъяренного самца с адреналином в крови в поющего, довольного, уравновешенного человека.
Они едут в сторону Таннефорса. Проезжают мимо пустой площадки для скейтборда у парка Юханнеслунд, мимо пожелтевшей травы на маленьких забытых полях между рекой и высотными домами, через мост Браскенсбру и видят по левой стороне разноцветные заводские здания концерна «Сааб».
Самолетостроение. Строго говоря, оборонная промышленность. Но все же — большая гордость города.
«Потому что таков Линчёпинг, — думает Малин. — Гордый, самодовольный, желающий быть изысканным и особенным — маленькая благородная метрополия среди большого мира. Город с навязанной ему провинциальностью, провинциальный городишко с претензиями на величие, но лишенный индивидуальности и собственного стиля. Поэтому трудно представить себе более провинциальный город, чем Линчёпинг».
— О чем ты думаешь, Малин?
— О городе. Что он, в общем-то, ничего.
— Линчёпинг? А кто в этом сомневался?
Вопрос Зака еще висит в воздухе, как вдруг звонит мобильный телефон Малин, и сигнал отдается оглушительным эхом в салоне машины, ввинчивается в уши.
