поманы он помолодел на двадцать, а то и на все тридцать лет. Не только брови, но даже волосы у него почернели, сохранилась лишь легкая проседь.
Я ожидала увидеть на его губах злорадную волчью усмешку, а в глазах – такое же злорадное торжество. Но нет, там не было ничего, кроме искренней скорби, которая ощущалась во всем: в его позе, движениях, жестах. Не обращая внимания на нас, Влад подошел к постели Жужанны, взял ее за руку и сжал с такой силой, что у него на запястье напряглись жилы. В затуманенных горем глазах Аркадия мелькнул страх, быстро сменившийся слезами.
– Жужа, – произнес Влад.
Меня поразило, что это чудовище способно говорить мягким, нежным голосом, полным сострадания. Неужели в нем остались какие-то человеческие чувства, не ставшие добычей дьявола? Влад говорил по- румынски, и я понимала далеко не все, но общий смысл был мне ясен. Он говорил ей о своей любви, убеждал не бояться и, конечно же, обещал, что никогда ее не покинет.
В его голосе было столько нежности, столько тепла, что я не сомневалась в искренности слов, исходящих сейчас из этой грешной и потерянной души.
Потом он наклонился и поцеловал Жужанну в губы.
Аркадия сотрясали рыдания. Он поспешно прикрыл лицо одной рукой, а другой ласково поглаживал плечо сестры. Мною же овладело совсем иное чувство – меня вновь охватило отвращение, какое я испытала, читая дневник Жужанны. Я видела чувственную страсть, порожденную коротким поцелуем Влада.
Дядя с явной неохотой оторвался от губ племянницы. Его глаза ярко вспыхнули, и Жужанна ответила ему взглядом, полным экстатического восхищения. На мгновение она полностью преобразилась: щеки окрасил слабый румянец, а в глазах засветилась исступленная радость.
Аркадий обнимал ее за плечи. Влад сидел рядом, зажав хрупкую руку Жужанны в своих громадных ладонях. Наверное, сейчас она переживала момент наивысшего счастья: к ней явился ее бог. Борьба за жизнь окончилась. Жужанна уходила молча. Ее глаза оставались широко открыты. Никто не знал, в какое мгновение она умерла. Дуня первой заметила, что Жужанна больше не дышит.
Аркадий крепко обнял сестру, что-то вскрикнул по-румынски и горько зарыдал. Влад тоже заплакал... да, заплакал настоящими слезами! Дотронувшись до плеча Аркадия, он попытался утешить племянника, но горе моего мужа было слишком велико. Он оттолкнул дядину руку, затем повернулся ко мне и приказал (не попросил, а именно приказал):
– Уходи! Я хочу остаться один... с нею.
Я с тяжелым сердцем подчинилась и вместе с остальными вышла в коридор. Дуня сказала, что пойдет приготовить все необходимое для омовения тела и выразительно поглядела на меня. Я поняла ее предостережение: не поддаваться чарам Влада.
Она ушла. Аркадий остался наедине с умершей сестрой. Я осталась наедине с вампиром.
Там, в спальне, я почти поверила в искренность его горя, но сейчас эта иллюзия рассеялась. Влад смотрел вслед удаляющейся Дуне. В его глазах блеснула самодовольная радость: он одержал победу. Никакого горя там уже не было – только холодный, расчетливый ум, просчитывающий дальнейшие ходы. У меня пропал страх. Его сменила холодная ненависть.
Что бы он ни разыгрывал возле смертного ложа Жужанны, для меня он оставался чудовищем и убийцей собственной племянницы.
Когда Влад повернулся ко мне, он вновь нацепил маску заботливого, подавленного горем дядюшки.
– Твой муж столько пережил за это время, – сказал он по-немецки. – Попытайся хоть как-то его поддержать.
Вместо ответа я скользнула пальцами под воротник платья и извлекла цепочку, на которой висело золотое распятие. Пусть видит!
Его глаза полыхнули кроваво-красным огнем, будто хищник взглянул в ночи на костер. Влад отодвинулся от меня, его лицо перекосилось от ярости. Он хищно улыбнулся, обнажив длинные, острые зубы.
– Так-так, – с горькой иронией молвил Влад. – Значит, и ты набралась крестьянских суеверий?
– Можете называть это суевериями, но я прочитала ее дневник, – презрительно бросила ему я. – Теперь я знаю, кто убил Жужанну. И знаю, что вы нарушили договор.
От моих слов его улыбка погасла, но рот оставался открытым. Неожиданно Влад взглянул на меня с такой безграничной яростью, что меня опять захлестнул страх.
– А ты, оказывается, знаешь больше, чем я думал. Вряд ли ты прочитала об этом у Жужанны, – медленно произнес он, остановив на мне свой взгляд. – Кто-то успел тебе рассказать. Кто?
Испугавшись за судьбу Дуни, я промолчала. Он продолжал с нарочитой неторопливостью в голосе – с неторопливостью змеи, приготовившейся к смертельному броску:
– Только самонадеянные глупцы думают, будто знают все. Ты набралась наглости говорить о вещах, в которых ничего не смыслишь. Да как ты смеешь судить о договоре? Для тебя это просто слово, а для меня... я глубоко почитаю договор. Тебе этого не понять. Я... люблю Жужанну!
Не желая, чтобы Аркадий слышал наш разговор, я понизила голос до шепота:
– Это не любовь. Это отвратительная низость и гордыня. Это чудовищное злодейство...
Я не напрасно сравнила его со змеей. Влад зашипел, как рассерженная гадюка:
– Не тебе судить о вещах, недоступных твоему пониманию!
И вдруг его гнев утих, а в глазах появилась недавняя нежность. Он ласково улыбнулся, совсем как Жужанна, когда просила меня ее поцеловать.
– В прошлом я быстро расправлялся со строптивыми женщинами, и за такое оскорбление ты бы очень дорого заплатила, – тихо сказал Влад, оглядывая меня с головы до ног. – Но ты – красивая женщина. Твои глаза, словно сапфиры в золоте. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь. Жизнь заставит понять... Я слишком
