– Готово!
– Ну, раз готово…
Протиснувшись следом за Фредриксоном в узкую щель, Вениамин увидел у себя над головой узкую полоску темнеющего неба, а прямо перед носом – вбитую в бетонную стену скобу. Ухватившись за перекладину, Вениамин полез наверх.
Едва Обвалов выбрался на летное поле, выглядевшее так, словно на нем проходило величайшее из всех танковых сражений, как чистильщик указал рукой куда-то на юго-восток и радостно возвестил:
– Вон твой флаер, Ральфович!
Но Вениамину сейчас было не до флаера. Прямо на них мчался открытый электрокар, обычно используемый для доставки малогабаритных грузов. На узкую платформу кара, где и рояль-то концертный не разместишь, каким-то непостижимым образом втиснулось целое отделение джанитов, каждый из которых сейчас думал только о том, за что бы ухватиться, чтобы не свалиться на полном ходу. И это были лишь те, что находились ближе всех к троице возмутителей спокойствия. С разных сторон летного поля к замершим на краю бесхозного рва агентам, к числу которых теперь причислял себя и бывший чистильщик Жан-Мари Канищефф, бежали и ехали на всем, что только могло двигаться, затянутые в кожзам воины. А над их головами рассекали сгустившуюся вечернюю мглу лучи мощных прожекторов, установленных на сторожевых вышках. Судя по суетливой бессмысленности перемещения лучей, прожекторы выполняли роль светового оформления готовящегося шоу, к которому, надо думать, в самое ближайшее время могли присоединиться и флипники.
– Дурдом! – в сердцах крикнул Вениамин, срывая с плеча автомат.
Жан-Мари посмотрел на него удивленно и отрицательно качнул головой:
– Найн. Дурдом в квартале Желтые Кирпичи.
– А вы, Жан-Мари, часом не знаете человека, который называет себя странным именем Пергалезыч? – совершенно не к месту поинтересовался ИскИн.
– А то! – хохотнул Канищефф. – Хто ж в Желтых Кирпичах с Пергалезычем не знаком!
– Дурдом!
Вениамин опустился на одно колено, плотно прижал приклад автомата к плечу, тщательно прицелился и выпустил короткую очередь по перегруженному электрокару.
Основной недостаток этих машин заключался в том, что привод у них располагался спереди, слева от водительского места и был накрыт лишь жестяным колпаком. Хотя, в условиях, не приближенных к боевым, это вряд ли можно считать недостатком. Несколько разрывных капсул, угодивших в привод электрокара, разнесли его вдрызг. Машина пошла юзом и завалилась на правый борт.
– Хороший выстрел, – похвалил Фредриксон.
– Неплохо, – согласился Жан-Мари.
– К кораблю! – заорал Вениамин и первым припустился в ту сторону, где лучи прожекторов то и дело выхватывали из темноты такой знакомый и родной профиль «Пинты».
Канищефф с Фредриксоном не спеша потрусили следом. Вениамин был человеком азартным, увлекающимся, потому и рванул вперед во все лопатки. А до корабля-то было рукой подать. Кроме того, Жан-Мари был не прочь пострелять и только ждал подходящего случая, чтобы пустить оружие в дело. По счастью, ему так и не довелось нажать на курок – люк корабля захлопнулся за тремя беглецами прежде, чем возникла реальная необходимость использовать оружие. Фредриксону, поднявшемуся по трапу последним, показалось, что джаниты не очень-то и торопились.
Так оно и было. О странном почтовике, хозяин которого сгинул невесть куда в тот же день, как корабль опустился на летное поле космопорта Гранде Рио ду Сол, рассказывали в высшей степени необычные истории. Начать хотя бы с того, что вскрыть его так и не удалось, хотя чиф-комендант космопорта Джафар Стилет весь комп-скрин на своем столе слюной забрызгал, устраивая подчиненным разнос за разносом – за нерадивость и беспомощность. Да и на угрозы Джафар не скупился. А все одно – не брали обшивку почтовика никакие инструменты. Код же, запиравший замок люка, как говорили приглашенные специалисты, взломать не смог бы даже сам Уркест. А один из незадачливых взломщиков добавил: «Если это флаер контрабандиста, то я – незаконнорожденный сын Сидуна». Джаниты, присутствовавшие при задержании хозяина почтовика, утверждали, что Стилет отправил его в «Ультима Эсперанца». И как же было не связать это с не менее странной историей о побеге из тюрьмы, которую рассказывали под большим секретом знакомые охранники? Говорили, что вроде человек, доставленный в «Ультима Эсперанца» уже под вечер, той же ночью поднял бунт во втором блоке и, воспользовавшись суетой и неразберихой, ушел через крышу. А куда, спрашивается, можно уйти с тюремной крыши, если, конечно, тебя флипник не поджидает? Так нет же, не видел никто флипника. И ведь произошли все эти события – и в космопорте, и в «Ультима Эсперанца» – в один и тот же день! Прежде такого не случалось. А потом еще и дежурные ночных смен принялись рассказывать, будто видели они возле почтовика какие-то огни. Вот только подойти, чтобы выяснить, что же там происходит, никто не решился. Да, странные наступили на Веритасе времена, лихие. Не иначе, как грядет что-то недоброе – то ли конец света, то ли второе пришествие.
Как бы там ни было, джаниты не торопились – благо старших командиров поблизости не было. А джанит, если его не понукать, сам служебного рвения проявлять не станет. Инициатива, она, как известно, чаще всего бывает наказуема. Куда проще, да и безопаснее заставить начальство поверить в то, что ты сделал все взможное и невозможное, но… «Но», вообще-то, могло означать очень многое. В данном случае речь шла о том, что, несмотря на все предпринятые усилия, троим негодяям удалось укрыться на флаере. Да, они еще и электрокар при этом подстрелили! В результате четверо джанитов получили ушибы локтей и коленей, а один – ужас, да и только! – расквасил себе нос!
Все! Кранты! Приехали!
То есть прибыли на место.
Фредриксон запер люк и выставил силовой экран, чтобы никто даже приблизиться к «Пинте» не мог, – теперь уже не было смысла таиться.
Влетев в командный отсек, Вениамин сдвинул в сторону разноцветных плюшевых мишек и пустую одноразовую посуду, кинул автомат на стол и переключил универ-скрин на внешний обзор.
Снаружи творилось черт знает что. Глядя на суету, царившую вокруг «Пинты», можно было подумать,
