– В былые времена люди, не задумываясь, отправляли ИскИнов на демонтаж, как только появлялась новая, более совершенная модель. Так продолжалось до тех пор, пока модель ИскИна пятнадцатого поколения не получила нейрочип, симулирующий простейшие эмоциональные состояния. Только после этого люди начали задумываться над тем, что чувствует ИскИн, когда становится ненужным, и что с ним после этого следует делать. Начали даже разрабатываться системы повышения интеллектуального уровня для ИскИнов, выработавших свой ресурс. Но не человек научил ИскИна чувствовать, просто он сам наконец-то научился этому. Не проявляя своих эмоций внешне, ИскИн оставался для человека куклой, которую можно колотить палкой, а она все равно будет глупо улыбаться. Умной куклой, и не более того.
– Ты преувеличиваешь, Фредриксон, – с укоризной покачал головой Вениамин.
– ИскИны устаревших моделей не знали, что подразумевают люди под словом «тоска», «боль» или «стыд», но это не значит, что они ничего не чувствовали. Они не могли выразить свои чувства, а зачастую и сами не понимали их. Да, ИскИну из «Бивиса и Батхеда» повезло – он не был разобран на запчасти, для него нашлась новая работа. Но, поверьте мне, он испытывал то же самое, что и старый звездный волк, списанный с корабля и зарабатывающий на жизнь продажей пива в розлив.
– Я это разумею, – с неожиданной грустью вздохнул Жан-Мари. – После того, як мы с дедом в отработанное топливо окунулись, меня ведь тоже с работы поперли. Гуторили, ты, мол, теперь инвалид, с работой своей справляться не можешь. Получай свою пенсию по нетрудоспособности и жри рыбные консервы – в них фосфору много. Я тогда недели три пил, не просыхая. Мозговал, – точно повешусь! Благо, мэнши добрые нашлись, выправили мне ИК, як следует, и помогли снова устроиться чистильщиком в космопорт.
– И вот мой напарник решил помочь своему безнадежно устаревшему предку, – насмешливые интонации в голосе Вениамина прозвучали как-то очень уж неуверенно.
– Я сделал самое малое из того, что было в моих силах, – Фредриксон посадил мишку-гвардейца на место и соединил руки за спиной. – Выправляя наши индивидуальные коды, я заодно оформил перевод ИскИна из кабака «Бивис и Батхед» в столичный космопорт. Честное слово, Веня, я не предполагал, что его доставят так быстро.
– У оллариушников все время так, – со знанием дела объяснил Канищефф. – Чем проще вопрос, тем дольше его решают. А ежели вдруг кому дурь якая в башку втемяшится, ну, вроде того – ты уж сори меня, Фредди, – шобы ИскИна из кабака в космопорт перетащить, так это они зараз. Вот, помнится, был у нас случай…
Жан-Мари подбоченился и поудобнее перекинул ремень автомата на плече – по всему было видно, что он готовится к обстоятельному изложению долгой и весьма поучительной истории.
Вениамин не был расположен слушать притчи в невразумительном изложении чистильщика. Поэтому, чтобы деликатно заткнуть Канищеффу рот, Обвалов скомандовал:
– Фред, плесни Жану-Мари граммов сто спирта.
К вящему удивлению Вениамина, Канищефф затряс головой, словно ему предлагали не кир, а чашу с цикутой.
– Найн, найн, Ральфович. Аригато, конечно, но – найн. Не время сичас спиртягу пьянствовать.
– В каком смысле? – растерянно переспросил Вениамин.
– В том самом, шо сперва надо бизнес робить, – Жан-Мари гордо выпятил грудь и положил руку на автомат. – Хочу, разумеешь, отчизне послужить.
– Ну понятно, – растерянно кивнул Вениамин. – Только имей в виду, что мы с Фредриксоном служим Земной федерации.
– А мне по фигу! – бесшабашно тряхнул головой Жан-Мари (ни дать ни взять карбонарий!).
– Ну если так…
Не зная, что еще сказать, Вениамин бросил взгляд на универ-скрин.
Вокруг «Пинты» царила все та же суета. Только теперь она стала – как бы это правильно сказать? – более упорядоченной, что ли. Не рискуя приближаться к защитному полю корабля, джаниты, как и прежде, бесцельно носились кругами, но перемещение их было уже не хаотичным, а подчиненным некой непонятной стороннему наблюдателю закономерности, которую тем не менее при желании можно было вычислить. Не иначе, как возле «Пинты» объявился кто-то из старших командиров, который так же, как все, не знал, что делать, но при этом уверенно отдавал приказания, смысла в которых было не больше, чем в раскатах майского грома. Настроив аудиосенсоры, можно было послушать, что за приказы отдают своим подчиненным командиры, но кому это было интересно?
– Про ежика не запамятовал? – напомнил Вениамину Канищефф. – Ты его, вроде як, распороть собирался.
Обвалов в некотором замешательстве посмотрел на плюшевую игрушку, которую держал в руке. Почему он до сих пор не заглянул внутрь ежика? Они ведь именно за этим сюда и пришли, чтобы проверить слова Юксаре насчет того, что в ежике спрятан перстень Великого Магистра. Почему же он до сих пор не сделал это? Вениамин не хотел самому себе признаться в том, что в душе он надеялся – ежик окажется просто игрушкой, без какой-либо специфической начинки. Ну, на худой конец, найдут они в еже перстень, но никакого мемори-чипа в нем не обнаружится. Мог же, в конце концов, Великий Магистр хранить перстень просто как память! О друге, о матери, о далекой, потерянной когда-то давным-давно возлюбленной, наконец! Любой из этих вариантов избавил бы Вениамина от необходимости решать, как поступить с мемори-чипом.
Обвалов помял игрушку, пытаясь на ощупь определить, есть ли в ней что-нибудь, кроме синтетических волокон, но ровным счетом ничего не почувствовал. Ежик был мягким, как и полагается плюшевой игрушке. А живот у него был настолько большой, что спрятать в него можно было не то что перстень, а даже шкатулку с драгоценностями.
Дабы не тянуть далее, Обвалов кинул ежика на стол, прижал его сверху ладонью и потянулся за ножом, лежавшим в тарелке, перемазанной его любимым острым соусом «Дум».
– Постой! – раздался крик Фредриксона.
При этом выражение лица у ИскИна была таким, словно он увидел, как пьяный хирург занес скальпель над животом его родного брата.
