Мальчик почти не слушал то, что говорил отец, его внимание было приковано к узкой розовой полоске у самого горизонта, похожей на рану, оставленную остро заточенной бритвой. Ани казалось, что он видит, как края разреза сходятся, хотя на самом деле этого, конечно, не могло быть, он ждал, когда тьма поглотит мир. А отец продолжал говорить. Понимаешь, Ани, это очень важно. Да нет, конечно, сейчас ты этого еще не понимаешь. Но позже непременно во всем разберешься. Человек не должен жить во тьме, потому что… Потому что он человек! А мрак – это для тех, кто хочет спрятать в нем своих чудовищ, своих призраков. У каждого есть свои призраки, но не нужно их бояться. С ними нужно научиться жить в мире. Ночью, в темноте, призраки наглеют. Потому что им всегда есть где спрятаться. Ты должен победить своих призраков, Ани. И ты непременно должен дожить до рассвета. Слышишь? Да, отец. Обещай мне, Ани, что ты обязательно доживешь до рассвета. Обещаю…
Темнота колыхнулась и как будто сделалась более плотной в том углу, где Ше-Киуно поставил ведро с нечистотами. Волна призрачного движения прокатилась по погребу. Ше-Киуно невольно прижался спиной к стене, чтобы, не приведи судьба, не зацепило вдруг, и поспешно сунул в рот остатки пищи. Дернув судорожно подбородком, Ани протолкнул мягкий бесформенный комок в пищевод, кинул в сторону пустой пакет, уперся ладонями в пол и подтянул колени. Зачем он это сделал, непонятно – что бы ни случилось, вскочить на ноги он все равно не мог. Но так он чувствовал себя немного спокойнее. Кто-то дохнул на него из темноты. Ани впервые почувствовал на лице дыхание призрака Ночи. Он думал, что у призраков отвратительное, зловонное дыхание, пропитанное запахом гнили и сырого мяса. Но дыхание, что он ощутил, было прохладным и имело легкий, едва уловимый ментоловый запах. И все равно Ше-Киуно поморщился. Ему было неприятно, что кто-то невидимый дышит на него из темноты, но страха он, как ни странно, не испытывал. Должно быть, потому, что еще до похищения Ани уже почти смирился с мыслью о том, что вскорости ему предстоит умереть. Так какая разница, когда и где это произойдет? Уж лучше быть разорванным призраком Ночи, чем ждать, что придет в набитую стекловатой и металлической стружкой голову безумного Ири.
И тут Ани Ше-Киуно закричал – долго, надсадно, мучительно, выблевывая с криком всю ту жеваную бумагу, что прежде называл он душой. Это был крик не боли, а исцеления, первородный вопль, дарующий возвращение к началу, к тому, кем ты был когда-то и о ком почти забыл.
Крик Ани поверг темноту в замешательство. На какое-то время движения во тьме прекратились. Казалось, таившиеся во мраке существа пребывали в недоумении – что происходит? Они еще не приступили к делу, а человек уже кричит так, будто с него живьем сдирают кожу. Уж не сошел ли он с ума? А ежели так, то к лицу ли призракам Ночи связываться с сумасшедшим? И, если к лицу, то что они должны с ним сделать? Во как все запуталось!
Ше-Киуно сидел неподвижно и всматривался в темноту так же, как и она всматривалась в него. Что в ней было такого, что раньше пугало его до безумия? То, что в темноте могли затаиться призраки? Но вот он всю свою сознательную жизнь обходил стороной темные закоулки, остерегался призраков Ночи, а в результате на него напали в его же собственной квартире, при свете электричества, и не чудовища, порожденные запутавшимся в самом себе подсознанием, а люди. На вид так вполне приличные люди. Кто же, выходит, опаснее? Люди или призраки? Только не надо сразу говорить, что ответ, мол, очевиден. Отнюдь! Ведь если так, то как тогда жить среди людей?
Затаившиеся в темноте существа вновь ожили. Медленно, как будто неуверенно даже – оказывается, призраки тоже могут чувствовать неуверенность! – они переместились чуть ближе к Ше-Киуно. Затем подтянулись еще чуть-чуть, самую малость. Казалось, они изучают человека, принюхиваются к нему, присматриваются, пробуют на язык, чтобы определить – что? Уровень опасности или степень доступности потенциальной жертвы? Ше-Киуно усмехнулся – для него это уже не имело определяющего значения.
– Ну, идите сюда. – Ани похлопал ладонью по полу рядом с собой.
В темноте снова возникло неясное движение, похожее на перемещение плотных облачных масс в темном ночном небе, – вроде бы что-то происходит, но при этом все выглядит так же, как минуту, как час, как малый цикл тому назад. Призраки проявляли нерешительность – с чего бы вдруг?
Призраков было двое. Ани не видел их, но точно знал, что их двое. Призраки Ше-Киуно всегда являлись парой. У всех людей по одному призраку, а у него сразу два – почему? Чем он заслужил такую честь? Может быть, спросить об этом самих призраков? Да только захотят ли они ответить? О, Хоп-Стах, одни вопросы! А от вопросов, как известно, голова начинает болеть.
– Эй, ну где же вы? – Ше-Киуно тихонько свистнул сквозь зубы и снова хлопнул ладонью по полу. – Идите сюда, я вас не обижу.
Послушал бы кто! Человек подманивает к себе призраков Ночи да еще и обещает быть с ними добрым и ласковым! Сущий бред! Хотя, если посмотреть с другой стороны, сами по себе призраки Ночи тоже были не более чем призрачными видениями, а значит, все тот же самый бред. Вопрос: как с этим бороться? Встречный вопрос: а нужно ли?
Должно быть, призраки не знали о том, что они всего лишь порождения больного сознания. Они медленно приблизились к Ше-Киуно. Один сел в шаге от человека на задние лапы. Другой лег и положил свою большую голову Ани на бедро. Ше-Киуно думал, что призраки Ночи ужасны, как дикие первобытные чудовища, а оказалось, что они похожи на больших домашних воков. И вели они себя точно так же, как воки. Правда, Ше-Киуно пока еще не решался потрепать за ухом того, что положил голову ему на ногу, – подобное панибратство могло не понравиться призракам, они ведь только-только начали понимать друг друга.
Несмотря на кромешный мрак, Ани мог видеть призраков. Для этого нужно точно определить место, где находился в данный момент один из них, и как следует присмотреться. И тогда можно разглядеть некое объемное уплотнение в темноте. Непонятно? Ясное дело, непонятно. Попытайтесь представить себе рисунок черной тушью на черной бумаге. Поначалу ничего не видно. Но если найти соответствующий угол зрения и как следует присмотреться, то можно увидеть вполне отчетливый рисунок. Так же удается и призраков Ночи разглядеть в полной темноте. Позже, когда Ше-Кентаро уже решался коснуться призрака рукой, он замечал, что стоило ему только поднести кончики пальцев к его шкуре, как по ней пробегали крошечные искорки электрических разрядов, покалывающие пальцы и ладонь. Первый призрак испускал искорки голубоватого цвета – Ше-Киуно назвал его Сун, по шкуре второго бегали искорки с едва различимым розовым оттенком – он получил имя Шор.
Когда Ше-Киуно закричал во второй раз? Это произошло в тот момент, когда Шор подошел к нему совсем близко и, вытянув шею, едва не коснулся мордой лица Ше-Киуно. На плоском кожистом носу призрака загорелась одна крошечная искорка, которую Шор тотчас же слизнул широким влажным языком. Но на месте исчезнувшей искорки вспыхнула новая, размером чуть больше первой. Ше-Киуно сидел и внимательно наблюдал за тем, как Шор слизывает искорки с носа, одну за другой. Он считал, что это какая- то забава, до тех пор, пока двадцать четвертая по счету искорка не слетела с носа призрака и не попала Ани в глаз. Ше-Киуно сначала просто коротко вскрикнул от неожиданности, потом заорал от боли – ощущение было таким, будто в глаз вонзилась раскаленная игла. Боль была настолько сильной, что он попытался ногтями выцарапать из глаза залетевшую туда искорку, но сидевший слева от него Сун тяжелой лапой прижал руку Ани к земле.
