Официант не может взять в толк, почему его обвиняют в убийстве? Да, он обслуживал человека незадолго до того, как его убили. Так ведь если бы его одного! В тот праздничный малый цикл клиентов было раз в десять больше, чем обычно. Официант и запомнил-то его лишь потому, что мужик хоть и с бабой пришел, а все равно только место занимал: заказал стакан бальке и порцию сахарного льда. А потом мужик и вовсе куда-то исчез – вышел на пару минут, и нет его. Дамочка нервничать начала: пока кавалера-то не было, она полный стол заказала. Дамочка, надо сказать, хотя и в возрасте, но очень даже недурна собой. Особенно хороши у нее ноги – длинные, стройные, с крепкими, как у спортсменки, икрами. Женщина знала об этом и все время напоказ их выставляла. Собственно, из-за этих красивых ног официант и решил войти в положение женщины, когда ясно стало, что кавалер ее совершенно хамским образом бросил. Ну они ж не знали тогда, что его зарезали!.. А у женщины, как оказалось, денег не хватало, чтобы расплатиться за все. В общем, официант забрал со стола то, что не тронуто, что можно снова подать, да еще простил ей двенадцать рабунов. Честное слово, жалко стало бедняжку, она ведь и без того расстроилась хуже некуда – и это в праздник-то!..
Позже, когда женщина ушла, пронесся слух, что неподалеку в переулке кого-то зарезали, но тогда официант даже и не подумал, что это тот самый бесследно пропавший кавалер. А на следующий малый цикл в кафе са-тураты нагрянули. И дамочку ту самую с собой привели. Расспрашивать стали, что, мол, да как? Ну, официант, само собой, рассказал все, как было. Да, собственно, что ему было скрывать-то? И женщина все подтвердила. Да, говорит, этот милый человек спас, можно сказать, мою честь. Так прямо и сказала! Ну, са-туратам, понятно, до чести женской дела никакого, им убийца требуется. Полазили они по кафе – улики какие искали или что другое, поди пойми, скорее всего просто зарплату отрабатывали, в кафе ведь за малый цикл Праздника Изобилия столько народу побывало, что с таким же успехом можно было надеяться найти орудие убийства в ближайшем мусорном баке, – с другими официантами, работавшими в тот малый цикл, поговорили, потом минут на десять заперлись с хозяином в его кабинете, после чего хозяин, как водится, велел са-туратам джафа подать. Выпили са-тураты свой джаф и, не попрощавшись, ушли. А еще малый цикл спустя его в городское управление са-турата вызвали, в отдел особо тяжких преступлений. Не вызвали даже, как принято, повесткой, а позвонили домой и вежливо так зайти попросили, свидетельские показания подписать. Ну, он и зашел перед работой. И ведь ни мыслей темных в тот малый цикл в голове не было, ни даже предчувствия дурного. Все, как перед Ше-Шеолом самим, рассказал, все требуемые бумаги подписал. И что в итоге?..
– Отвечай, когда тебя спрашивают, затемненыш гадкий! – Удар ладонью по столу – официанту кажется, металлический гул отдается у него в черепе, и он еще глубже старается втянуть голову в плечи. – Ма-ше тахонас, выродок!..
Не глядя на инспектора – в пол, только в пол, – официант разевает рот и дико, с подвывом орет:
– А-а-а-а-а!..
Протяжно, на одной ноте. Тупо и бессмысленно.
В стене открывается узкая, почти незаметная дверца без ручки, и в комнату для допросов входит еще один са-турат – без кителя, в рубашке с закатанными по локоть рукавами. Он слегка похлопывает напарника по плечу и, когда тот к нему оборачивается, сначала улыбается, а затем головой качает: все, мол, готов, паршивец, выработал свой ресурс. Инспектор, проводивший допрос, делает коллеге приглашающий жест рукой и отходит в сторону. Прислонившись к стене, он с чувством выполненного долга складывает руки на груди, но взгляд его по-прежнему устремлен на подозреваемого. Второй са-турат присаживается на угол стола, кладет ладони на поднятую коленку и с мягкой, всепрощающей улыбкой смотрит на макушку официанта. Много таких же макушек довелось ему повидать, и вот что удивительно – на всех без исключения волосы росли, закручиваясь по часовой стрелке. И не иначе! Закон природы, что ли, такой? Сколько ни думал над этим вопросом инспектор, так и не смог отыскать ответ. Он даже у парикмахера своего спрашивал, тот нос только почесал и сказал, что никогда не обращал на это внимания. Вот то-то, усмехнулся са-турат, в том и заключается разница между парикмахером и инспектором отдела особо тяжких преступлений, что один работает руками, а другой – головой.
Официант уже не голосил, а только тихо подвывал, скованными руками пытаясь утереть, но только размазывая по лицу слезы и сопли.
– Эй! – позвал его негромко вновь прибывший инспектор и, качнув ногой, легонько ткнул носком ботинка подозреваемого в коленку.
Официант шмыгнул носом и приподнял голову. Инспектор приветливо улыбнулся, достал из кармана скомканный носовой платок и кинул подозреваемому. Тот вначале с недоумением посмотрел на платок, потом провел им по губам, вытер глаза, щеки, лоб.
– Спасибо. – Он протянул платок са-турату.
Инспектор только кончиками пальцев махнул – оставь себе – и голову к плечу наклонил, как будто так ему было удобнее смотреть на сидевшего перед ним человека в серой робе. Официант – или, может быть, уже бывший официант – зажал платок в кулаке, словно это была последняя нить, связывающая его с привычной жизнью, оставшейся за стенами камеры для допросов.
– Есть хочешь? – спросил инспектор.
Подозреваемый отрицательно мотнул головой.
– Пить?
– Да…
Са-турат сделал знак напарнику. Тот вышел и через минуту вернулся, поставил на стол бумажный стаканчик с водой. Сидевший на углу стола инспектор медленно протянул руку, взял стакан и, чуть прищурив глаз, как бы в задумчивости посмотрел на подозреваемого. Он как будто не мог решить, стоит ли дать бедолаге напиться или нет? Официант тяжело задышал. Пока он не видел этот стаканчик с водой, жажда мучила его не так уж сильно, но теперь он готов был все отдать за глоток-другой теплой, пахнущей дезинфекцией водопроводной воды. А ведь прежде он никогда не пил воду из-под крана – только минеральную, из бутылки.
– Как ты думаешь, – обратился к подозреваемому инспектор, – мы сможем поговорить, как два здравомыслящих человека? Спокойно, без криков. Признаться, у меня нет ни малейшего желания заставлять тебя говорить. Так что, если не хочешь…
– Да!.. – официант торопливо кивнул. – Конечно! – Кивнул еще раз. – Да! – Третий кивок.
– Что «да»? – изобразил недоумение инспектор.
– Я… – официант растерянно развел руками, насколько позволяли наручники. Он и сам не знал, что означало это самое «да». В принципе, он был согласен на все. Ну, скажем, пока еще почти на все. Но он не понимал, какого ответа ждет от него добрый инспектор, предложивший воды. – Я готов рассказать все, что
