— Ты видела Елену? — спросила она.
— Нет, моя госпожа, но Альгонда поднялась к ней почти час назад с завтраком, поэтому скоро она спустится.
— А шевалье?
— Ушел к своим людям. Я пообещала, что пришлю к нему слугу сообщить, когда мадемуазель сможет его принять. Жерсанда совсем сбилась с ног с приготовлениями к свадьбе.
— Ты все сделала правильно. Я рассчитываю на тебя, Марта. Без твоей помощи Жерсанда и ее дочка не смогут обойтись. Поручаю тебе следить за размещением гостей и, естественно, за состоянием моего гардероба.
Марта с напускным смирением опустила голову.
— Чтобы понять, как разместить палатки для гостей, мне нужно знать, где будет ристалище. Думаю, мессир может мне сказать.
Сидония вздрогнула при этих словах. Как и барон, который устремил на горничную сердитый взгляд.
— Вы устраиваете турнир?
Жак резким движением опустил на стол кубок, который только что опустошил.
— Я не знала, что вы держите это в секрете от госпожи, ведь все в доме знают, — не без язвительности попыталась оправдаться Марта.
— Это не секрет, а сюрприз. И я приказал всем держать язык за зубами, но, судя по всему, это невыполнимая задача.
Он вздохнул.
— Теперь скрытничать нет смысла. Правда, дорогая, состоит в том, что Ангерран пополнит наши ряды.
Глаза Сидонии широко распахнулись.
— Этот турнир вы организуете ради него?
— Мне кажется, он уже доказал свою доблесть.
Сидония бросилась ему на шею, радуясь, как ребенок.
— И вы еще спрашиваете, за что я так вас люблю?! — воскликнула она.
Ему очень хотелось обнять ее, но он не стал этого делать — присутствие Марты, которая, прищурившись, смотрела на них с Сидонией, стесняло его.
Сидония почувствовала перемену и, взяв себя в руки, отстранилась.
— Когда он приезжает?
— Завтра, самое позднее — послезавтра. Я попросил мэтра Дрё поторопиться с окончанием работ в Ля Рошетт.
— Я не знаю, как благодарить вас, Жак. Сын тоже будет вам признателен. Он очень к вам привязан, — заверила его дрожащим от волнения голосом Сидония.
Барон взял ее за руки и растрогался еще больше, ощутив, что они дрожат.
— Я тоже испытываю к нему искреннюю привязанность, и то, что вы сказали, ничего не меняет.
Она кивнула и обернулась к Марте, которая закашлялась, а потом громко шмыгнула носом.
— Похоже, миазмы глупости выходят у вас через нос бедняжка, — насмешливо сказал барон. Он угадал суть маневра горничной — она хотела испортить им момент радости и почти добилась своего.
Гарпия пожала плечами. Сидония пожалела ее:
— Выпей воды, тебе станет легче.
Марта отрицательно помотала головой, снова шмыгнула носом, потом прочистила горло.
— Не нужно, — сказала она. — Все прошло.
— Тем лучше. Значит, сейчас вы сможете нас оставить и не появитесь, пока вас не позовут, — уязвил ее барон.
Глядя ей вслед, он подумал, что ему все труднее становится выносить ее присутствие. Сразу после свадьбы он заведет об этом с супругой серьезный разговор.
Не будучи до конца уверенным в том, что она оставит их в покое, барон запер дверь на ключ.
— Разумно ли запираться? — шутливо поинтересовалась Сидония.
Он же решительным шагом направился к ней. Вместо ответа он обхватил руками ее талию и беспардонно усадил Сидонию на стол рядом с подносом, который тут же энергично оттолкнул. Сидония усмехнулась, когда он стал задирать ее юбки, чтобы добраться до вульвы.
— Жак, сейчас не…
— Еще слово, душенька, и я по-настоящему рассержусь. Я хочу вас, и это не подлежит обсуждению.
Голова его опустилась между ее бедер, которые он уже раздвинул руками. Она легла спиной на дубовую столешницу, постанывая от удовольствия, хотя затылок больно уперся в кромку стола. В подобных ситуациях она не могла спорить. Сидония отдалась ощущениям. Дыхание ее участилось, нетерпение нарастало. В его объятиях, только с ним одним она забывала обо всех свои деяниях, власти Марты. С Жаком она упивалась иллюзией свободы. Она достигла пика наслаждения, кусая губы, чтобы криками не взбудоражить весь дом.
В дверь постучали, и барон выпрямился — тяжело дыша, поддерживая обеими руками штаны.
— Их милостей нет, аббат, — услышали они голос за дверью.
Марта. Ее участливость обеспокоила Сидонию больше, чем возможная вспышка гнева.
— В такой час? — возмутился священник.
Однако продолжения их диалога Сидония не слышала: одним сильным толчком Жак, подстегиваемый остатками ревности, вошел в нее. Забыв обо всем на свете, она выгнулась, сдерживая крик, а потом приподнялась на локтях, чтобы ответить на его движения вперед, чуть более томные, чем обычно. Вопреки нарастающему удовольствию, она поняла по встревоженному взгляду и напряженному лицу барона, что его физические возможности не вполне соответствуют его желанию. Однако это не помешало ей ощутить сладкую судорогу и замереть в надежде, что следующая неотвратимо приведет ее к пику наслаждения. Вцепившись пальцами в ее бедра, вспотев от напряжения, Жак двигался в ней, но, похоже, никак не мог достигнуть удовлетворения. Наконец он остановился. Их губы потянулись друг к другу. Он страстно впился в ее рот поцелуем, в то время как рука его стала развязывать шнурки ее корсажа. И снова навязчивый танец этого члена в ней, этих пальцев у нее на грудях, его языка, ласкаемого ее дыханием… Сидония схватила любовника за плечи — она интуитивно почувствовала, что он пытается удовлетворить ее ценой невероятных усилий, и на мгновение испугалась, что может лишиться привычного удовольствия.
Двадцать толчков туда-обратно. Резких. Отчаянных Жак оттолкнул ее и вышел из ее лона. Лицо у него покраснело, он тяжело дышал. Рукой он коснулся члена, чтобы вернуть его в состояние боевой готовности.
— Повернись, — потребовал он тихо, глухим голосом.
Без малейших колебаний Сидония спрыгнула со стола и легла животом на столешницу. Задрав юбки, она открыла его взору свои ягодицы, крепкие и идеально-пухлые. Давно прошли те времена, когда она позволяла брать себя исключительно так, как это делают «пристойные женщины». Она любила плотские удовольствия, любовные игры, пусть даже и порочные, а Жак де Сассенаж был самым деликатным и опытным любовником из всех, кого она знала. На этот раз, однако, несмотря на все усилия, он смог предложить ей только жалкую пародию на соитие и после ряда слабых толчков вынужден был признать поражение.
Не испытывая и тени недовольства, она выпрямилась и прижалась спиной к его торсу. Сердцебиение у обоих медленно возвращалось к привычному ритму. Их руки переплелись. Жак прижался губами к ее плечу.
— Мне кажется, — сказал он горько, — я переоценил свой темперамент.
— С каждым, даже куда более молодым, такое иногда случается, Жак. Вспомните, мы кувыркались в постели почти всю ночь и на рассвете тоже!
— Двадцать лет назад со мной этого не случилось бы. Тем более после такой долгой разлуки с вами!
— Двадцать лет назад мне бы пришлось просить пощады. Дайте вашему воину отдых.
