разговор получался отрывистым, слова звучали резко.
—Вы пришли обвинить меня? Хотите, чтобы я не руководил племенем? Так я уже сказал, что я могу уйти, я сам не хочу...
— В одной фразе четыре «я»! — насмешливо сказал Ашот Шаман. — Скоро будет: «Мы, Великий советник!..»
- Мы, Великий советник, даем тебе совет, Ашот: убирайся к черту, не мешай разговору!
- Великий советник с маленькой головой.
- Мы с тобой друзья, Ашот, но я даже друзьям не позволяю говорить со мной так. Запомни!
В свое время их соперничество принесло племени пользу. Сейчас эти пререкания были нелепы, и Красный Лис остановил их, произнеся:
—Дело племени!
Они замолчали, взглянув на него с удивлением. Красный Лис отшатнулся от огненного языка, выброшенного кострам.
—Вы нас когда-то собрали, объединили в племя.
- Вы заразили нас. Для чего?
Баярд раздраженно сказал:
—Я не могу разговаривать, когда мы бегаем, словно тараканы. Идемте в палатку.
Внутри палатки темнота казалась еще гуще. Пахло сырым табаком, залежалой материей.
Улугбек примостился у входа, остальные пролезли внутрь.
Низкая ветка со скрипом царапала верх палатки.
Баярд в темноте что-то разыскивал, потом вспыхнула спичка и осветила его лицо и косматую голову Ашота Шамана. Светло-синей струей дыма Баярд дунул на спичку.
—Курить вообще вредно, а при детях — вдвойне, — ехидно заметил Ашот Шаман.
- Разве нам плохо было, Улугбек? — сказал Баярд, отмахнувшись от назидания Ашота Шамана.—Мы жили и играли в индейцев. Многие играли. Да, я писал записки. Я знал про никчемную затею садовника с петухами. Столб при мне выкопали... Нужно было настроить апачей, внести интерес в жизнь племени. Ты понимаешь, Улугбек?
- Да. Только вы играли, а мы нет. Мы жили этим.
- Говори за себя.
- Понять — не обязательно принять,—сказал Ашот Шаман.
- Потом враги появились. Условные.
- Это для вас условные.
- Для всех, Улугбек! Нельзя быть таким фанатиком!
- Не только можно, но и нужно, — опроверг Ашот Шаман.
Ашот, вышел бы ты из палатки! Чтобы тебе мозги продуло на ветру!
— Не гневайтесь, ваше величество, больше не буду,— насмешливо захныкал Ашот Шаман и заворочался, устраиваясь удобней.
Баярд сильно затянулся. Огонек затрещал, высветив крупные губы и тяжелый подбородок.
—Условные враги, повторяю. Нас окружают не ковбои, не золотоискатели, а товарищи по работе. Добровольно взявшие тяжелую ношу — быть гуронами.
- Что, надо ненавидеть их за это?
Все вроде правильно в его рассуждениях. И однако в них крылся какой-то изъян. Улугбек искал, думал.
Ему стало зябко. Похолодало в ночи. Если бы в палатке можно было развести костер! Маленький, спокойный костерок бы. Погреть руки и просто спокойно смо-реть на огонь.
—Ашот Свисток не товарищ по работе, — сказал Гречко, — и еще некоторые.
— А что Ашот Свисток! Другой бы на его месте плюнул — зачем ему головные боли да ночные засады. Легко любить всех, трудно любить одного физрука. Правда, Ашот?
- Ты мне не объясняй, — буркнул Ашот Шаман.— Я уже испорчен твоим воспитанием. Ты им объясни попробуй.
- Физрука любить?.. — хмыкнул Гречко.
Баярд выщелкнул через плечо Улугбека окурок. Вздохнул и сказал:
— Далеко вы зашли!..
- Это вы далеко нас завели, — взволнованно отозвался Улугбек, поймав наконец нить. — А теперь просите отступить.
- Так и так скоро распустим племя.
- Чушь! — отреагировал Ашот Шаман.
- Вы были ночью у физрука, Улугбек? Или Черному Фармацевту приснилось?
Улугбек не ответил. Он сидел, прислонясь к тугому, холодному полотнищу и ощущал, как оно гудит и вздрагивает от ветра. К чему сейчас разговоры и разбирательства? Он уже понимал их никчемность. Нужно бы встать и уйти, но он продолжал сидеть, потому что остаться одному в ночи было бы еще хуже.
- Допустим: племя разойдется, — сказал Олег. — И все на этом? Как будто у нас не было племени. Великих законов?
- Племя будет жить, пока живы его Великие законы.
Ашот Шаман фыркнул неуместному пафосу Великого советника и обронил:
—> Великие законы живы, пока- живы апачи. И ты, между прочим, Великий советник, не дал ни одного закона. Эта мудрость не твоя.
—И тотемный столб —сожжем? — спросил Олег.
Над палаткой раздался тяжелый громовой раскат.
Гречко втянул голову в плечи и замолчал. В темноте палатки стали прислушиваться. Может, сейчас хлынет шумный ливень и утопит этот гнетущий вечер, и заблестит под молниями мокрая трава, и завтрашнее утро изумит их своей новизной.
Но больше не гремело. Иногда доносилось далекое ворчание— с той стороны гор.
Улугбеку послышалось, что в воздухе зазвенело, словно где-то поломалось тонкое стекло. Это, наверное, переломилось лето, подумал он, теперь пойдет вниз, покатится — под мелкие дожди, под слетающие листья, до замерзших луж.
Над лагерем еле слышно прозвучал отбой, так глухо, будто они сидели не в палатке, а в ватном доме.
Олег заворочался, ему не хотелось лишний раз злить Маломёда.
—Пойдем, Улуг!
Они вылезли из палатки.
Ночь качала деревьями, рвала листья. Безглазая ночь жестко смотрела им в лица. Гречко вдруг подумал, как много ночи и как мало в этой густой тьме его, Олега Гречко, со всеми его мыслями и длинными руками и ногами.
- Хочу дать тебе совет, Улугбек. Не будь фанатиком! Великий вождь каждого — ум. Живи по уму,— сказал Баярд.
- Будь фанатиком, вождь! — Ашот Шаман обнял его. — Не слушай никого, а слушай свое сердце. Хуг!
Спотыкаясь, Улугбек и Гречко брели к палате. У обоих на душе было смутно.
Ночь... Во всем виновата она, темная и ветреная ночь на изломе лета
После полуночи свалила последняя туча, высыпали звезды.
Ночь наблюдала, как выполняется единственный ее Великий закон — всем спать.
С ясной улыбкой спал начальник Диваныч. А что! Оздоровительный сезон протекает, по большому счету, весело. Перед сном Диванычу позвонило его начальство и откровенно намекнуло на премию по итогам сезона.
Впрочем, сейчас и премия где-то спит.
