советника.
Улугбек к этому времени проснулся. Солнце только всходило, еще и роса не загорелась. Добравшись до палатки, Улугбек распахнул ее. Вылетел одноглазый петух, светло-синее оперение которого переливалось, как расписной сервиз «Пахта». С маху синий петух попытался взлететь на деревянного орла, но промахнулся и угодил в кусты. Возмущенно прокричав, он добежал до лагерного забора, а с забора махнул по едва заметной полевой дорожке.
Улугбек удивленно смотрел ему вслед. .Что бы это значило?
Радист лагеря Тимоша, по произвищу Черный Фармацевт, маялся бездельем и забавлял себя, как мог. Часами он валялся на диване, то листал журналы, то просто смотрел в белый потолок радиорубки. День тянется, тя-я-я-я-я-я-я-я-я-янется. Иногда, выключив музыку, льющуюся из лагерных динамиков, Тимоша подносил микрофон к губам и откашливался.
—Делавары, кх... занимают западную часть. Гуроны крадутся по восточному лесу. Апачи сидят в Скалистых горах. Тамы-тамы,— бейте! Томагавки — из ножен! К бою!—Абракадабру Тимоша заканчивал воплем:— Банзай!
В рубке раздался телефонный звонок. Опережая девочку дежурную, радист схватил трубку — все развлечение.
Але, сумасшедший дом слушает.
Сидишь один и скучаешь, дорогой, как орел на снежной вершине, да?! От безделья тараканы в голове заведутся. Приходи, дорогой, поговорить надо,— услышал он голос физрука.
- Гречко, убери котенка!
- Куда я уберу?
— Где взял, туда и убери!
- А где я взял?
- Не придуряйся, Гречко! В палате нельзя держать кошку.
- Это котенок, не кошка.
- Не пререкайся, я тебе не друг.
- Это я знаю.
В палате вокруг вожатого Маломёда и Олега Гречко столпились ребята.
- Чемодан держать можно, ботинки можно,— принялся рассуждать Олег,— котеночка нельзя?
- Нельзя, я сказал!
Маломёд закусил губу. Если он не сломит сейчас Гречко, какой может быть у него авторитет в отряде?
- Дрянь тут разводить!
- Еще неизвестно...— процедил Олег.
- Я сам выброшу эту заразу! Вместе с тобой!— Маломёд, забываясь, схватил его за плечо.
Гречко высвободился и погладил котенка, выглядывающего из-под майки.
- Не бойся, маленький, руки коротки у тех, кто нас захочет выбросить!
- Выйди вон из палатки!— крикнул Маломёд.— Вон!
- Подумаешь!— сказал Гречко презрительно и вышел.
Нет, Маломёд не был злым человеком. Больше всего на свете он любил поесть. Второе любимое занятие— поговорить о еде. С чего бы ни начинался разговор, рано или поздно Маломёд приводил его к обеду, ужину или просто к закуске. И начинался высокий слог — баллады и оды вкусной пище.
Сидя у Черного Фармацевта в комнате, после инцидента с Гречко, он говорил:
- Какие у нас помидоры, старина! Супер!— Живот Маломёда округлился, рука сделала ласкательное движение.— Возьмешь в руку—овощ! Придешь домой: «А что мне мамуля приготовила? Салатик? Давай сюда!» Умнешь миску салатика, а сверху арбузиком придавишь, килограммов на восемь...
- А потом чайку душистого!— подхватил Черный Фармацевт.— Мы сейчас заварим, с мятой, со зверобоем...
- Салатик бы нарезать. Как ты, старина, насчет салатика?
- Хорошо.
- Супер.
Маленький, беловолосый Тимоша стал Черным Фармацевтом за необузданную любовь к цветам и травам. Не ко всем — к лекарственным. Стены в его комнате были увешаны связками, сухими желтыми снопиками. На полу валялась, шуршала сенная труха,
Закипел чайник. Маломёд резал тугие помидоры. В тарелке вымачивались кружочки лука.
—Все в этом мире супер, кроме одного. Нет гарантий безопасности человека. Если ты помидор, ясно, тебя должны съесть.— Маломёд осмотрел половину алого, как вечерняя заря, помидора и медленно, вкусно сжевал.— Но если ты человек, зачем тебя съедать, спрашивается?
Черному Фармацевту такие повороты в рассуждениях были не по силам. Он разлил чай по стаканам и принялся вдыхать душистый пар. По комнате плыли запахи осенней ночной степи.
- С сахаром такой чай не пьют,— сказал он.— Его надо вливать в себя маленькими глотками, чтобы в желудке желтые цветы распускались. Хорошо-о!
- Супер!— подтвердил Маломёд без энтузиазма, он был сторонником более сытной пищи.— Я говорю, человека беречь надо, любить. А что у нас происходит? Апа-чество! Апачи учатся войне, раз! Им хочется драк, два! Орут, три! У меня в отряде 35 мальчишек и только один не апач, да и тот хуже всякого дикаря.
Голос Ашота Свистка, живущего в этом домике за тонкой дощатой стенкой, раздался так же ясно, как если бы физрук сидел с ними за столом.
- Кто такие апачи? Мелкий народ, из-за пригорка не видно. А кто такой товарищ Маломёд? Могучий человек, слушай!..
- Приходи к нам, Ашот,— не повышая голоса, пригласил Черный Фармацевт.— Чаю нальем. Целебного!
- Физрук пришел и сел за стол.
- Кто тебя обижает, дорогой?
- Он просто свихнутый, этот Гречко,— сказал Маломёд.— Я ко всем отношусь хорошо, но этого дылду видеть не могу.
- К каждой болезни есть своя травка,— назидательно произнес Черный Фармацевт, разливая чай.— К каждому сердцу свой ключик.
- О мудрый травник, осталось узнать, где растет эта травка?— спросил Маломёд.— И где лежит ключик?
—Не ругайтесь, да,— попросил физрук.— Важный разговор есть. Кто такие апачи, почему ходят гордые, как верблюды, плюют на всех? Почему сами играют, больше никому нельзя?,.
Садовник Монахов, выходя из комнаты физрука, громко говорил:
- Вы, товарищ физрук, пустяки мне предлагаете. Я сам борюсь с ними...
- Зачем так кричишь, честное слово!—увещевал его Ашот Свисток, стоя в дверях.— Я не глухой, да!
За Монаховым таскался паренек из первого отряда по произвищу Грош.Он был не по годам толст, неповоротлив. Садовник кормил его сластями, держал при себе как оруженосца.
Грош обычно дремал в траве у лестницы, вяло прислушиваясь к рассказам садовника.
—Решил я в пастухи пойти. Давно это было. Свежее молоко, сметанка, думаю, почет от граждан села. Прихожу к старосте: так и так, решил помочь родной деревне. Он мне: «Ты, Монахов, знаешь, кто первый человек на деревне?» Не знаю, мол, просвети. «Я,— говорит,— а второй — пастух. Ты хочешь вторым стать?» Мне не до счета, говорю, просто пастухом хочу. «Э — э! Общество не может такую работу доверить первому встречному. Испытание пройди». Загон для свиней огородить. Я пошел. Жерди обтесываю, колья
