пальцы, — с Милёной прелюбодействовал, — раз, всяких козлов убивал, — два, за столом чревоугодничал, — три, про Соловья злословил, — четыре… Да если хорошо повспоминать, все грехи найдутся, кроме, разве, содомского.
— Да на хрена я всё это буду ему рассказывать? — по-прежнему недоумевал Клим.
— Да из вежливости, чудак, — пожал плечами Барс, — тебе жалко, что ли? Викторыч, давай на процедуру. Раньше сядем, раньше выйдем.
— Почему я первый? — попробовал спорить Васька.
— Как самый чистый душой, — хмыкнул Акела, подталкивая его к дверям, — иди и кайся, греховодник, за тобой целый гарем числится. Нельзя же на бедного пастыря сразу мой список вываливать, пожалей старичка.
Соловей, хихикая, вышел. Акела повернулся к друзьям.
— Пока там Ваську на грехи колоть будут, надо поговорить. Садитесь. Времени маловато, потому, Слава, соображай побыстрей, ладно? «Синие» про нас знают и пытаются взять под контроль, так?
— Ну, да.
— Тебя захватить у них не вышло, чтобы ты на их месте сделал, чтобы в курсе наших дел быть?
— Пожалуй, стукача бы к нам воткнул, — поразмыслив, ответил Клим.
— А это реально? — спросил уже Барс, он уже всё понял.
— Да, нет, пожалуй что. Мы посторонних к себе не пускаем.
— Тогда? — настойчиво развил тему Акела.
— Из нас кого-нибудь ссучить? — сообразил Клим и тут же сообразил, — Соловей? Та-ак. Что с ним делать будем?
— Я вот ради этого разговор и затеял. Моё мнение — экстренно расколоть, перевербовать и держать под контролем. Вдруг для нашей задачи мы все четверо нужны.
— Согласен, — не раздумывая, отозвался Барс.
— Я «за», — согласился Славка, — тихо! По-моему, идёт.
Дверь распахнулась и вошёл Васька. Вид у него был какой-то невесёлый. Славка блеснул зубами.
— Что, Соловушка, невесел, буйну голову повесил?
— Нудная это процедура, я вам скажу. Кто следующий?
— Давай, Славик, — кивнул Акела. Клим вышел.
Акела пошёл к священнику последним. Войдя, он смиренно поклонился и, повинуясь жесту прелата, сел напротив. Начался вечер вопросов и ответов. Не грешен ли в том, не грешен ли в этом? Почти по всей анкете Акела с упорством попугая твердил одно: 'Грешен, отец мой'. Наконец, дошло и до интересных вопросов.
— Злоумышлял ли против законной духовной или светской власти?
— С какой целью интересуешься, отец мой? — впервые подняв голову, он в упор глянул священнику прямо в глаза. Его снова затопляла, шипя пузырьками, весёлая злость. Глаза священника, сначала оторопевшие от неожиданного вопроса Акелы, полыхнули злостью, но вдруг, подчиняясь его воле, злость погасла, перейдя сначала в безразличие, а затем в рабскую покорность. Воля «терновника» хрупнула, как сухарик, на счёт «раз».
— Святой отец, зачем вашему Ордену Руссия?
— Как? Ты не понял? Это же огромная территория, несметные богатства, покорный миролюбивый народ! Это же золотое дно.
— А на чём вы сломали Великого Кнеза?
— Это просто, — дружески улыбнулся отец Афанасий, — его мучает совесть, — прелат презрительно хмыкнул, — в глубине души он не верит, что отца убил его брат.
— Насколько я понял, совершенно правильно не верит. А про ваше участие в этом деле он, видимо, вообще не в курсе.
— Что ты, господь с тобой! Да я-то лично в этом участия не принимал. Такими вещами у нас занимается Юлий со своими головорезами, — в его глазах вдруг метнулся ужас осознания, но тут же вновь сменился благодушным безразличием, — а папашу кнеза, насколько мне известно, он прикончил своими руками. Тот ему чем-то лично не понравился.
— А здешнего недоумка вы на чём, интересно, взяли?
— Ну, это тоже просто, — махнул рукой священник, — он же изменник, поддерживает связь с ханом кызбеков.
— Кызбеки? Это ещё кто?
— Как же ты ещё несведущ, сын мой, — покровительственно улыбнулся старый негодяй, — это дикий кочевой народ, завоеватели и вандалы. Скоро Руссия содрогнётся от этих диких орд!
— Святой отец, твоя помощь святой матери-церкви поистине неоценима. Но! Скромность для служителя Господа — первое дело. Забудь о нашем разговоре и никогда не вспоминай. А исповедь моя тебя ничем не насторожила. Я обыкновенный недалёкий вояка и никакой опасности для святых отцов не представляю.
Акела спокойно встал и вышел, оставив священника в состоянии, похожем на «грогги».
Глава 9. Животы за други своя
Чтоб жизнь прожить, знать надобно немало,
Два мудрых правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
Когда он вошёл в гостевые покои, друзья сидели за столом.
— Что пьёте, чай или водку?
— Откуда здесь водка, Борисыч? — засмеялся Соловей, — ты, по-моему, переисповедовался.
— Да разве я исповедовался? — искренне удивился Акела, — я, наоборот, его исповедовал. Это же у меня предок архимандрит, а не у сего прелата. Он против меня просто бледная, прости, Господи, спирохета.
— И как? Много он тебе рассказал? — с улыбкой поинтересовался Василий. Барс с Климом внимательно наблюдали за ними, ничего не упуская из диалога. Они уже поняли, что их друг не просто «бутафорит», а затеял какую-то игру, что называется, 'на грани фола'.
— Да практически всё, — глядя ему прямо в глаза, с улыбкой ответил он, — включая и свою агентурную сеть. Ты, в связи с этой исповедью, ничего нам рассказать не хочешь? Или тебя на ремешки резать начинать прямо здесь? — он перестал улыбаться, говорил тихо, но взгляд его стал по-настоящему страшным. Васька отшатнулся от него, как от клетки с тигром.
— Борисыч, ты что? Соображаешь, что говоришь?
— Короче, Соловей, — сурово уставился на него Клим, — колись лучше сразу, на что тебя развели? Лучше сам сейчас скажи, узнаем что потом, — сам задавлю.
— Да ты что, морда толстая, белены хапнул? — взвился Васька, — да не родился ещё тот царедворец, который способен старого мента расколоть. Он ко мне и так и этак…
— В итоге, — закончил Барс, — ты расчувствовался и сдал нас вообще за смешные деньги, как небезызвестный Лаврик говаривал.
— Борисыч…, - видно было, что Соловей пытается накрутить в себе злость и обиду, но в глазах было совсем другое — попал!
Барс из-за Васькиной спины жестами показал: 'Давай, давай, дожимай его!'
Взгляд Акелы вдруг стал тяжёлым, ничего не выражающим, голос зазвучал холодно и безразлично:
