душе.
— Уррак его имя, сын вождя белых орков, — ответил Клим.
— Ишь, ты, белых. Да по мне хоть белых, хоть чёрных, хоть полосатых — один пёс, — пробурчал лесовик, — ладно, поищу. Найдётся, так найдётся. Мне что?
— Не злись, дружище, — Акела положил ему руку на плечо, — кто ж виноват, что вот так всё перемешалось? Не мы же всю эту пакость придумали и не ты.
— Да так-то оно так, — с тяжким вздохом согласился леший, — но чудно уж это больно.
— Это да, — вздохнул в ответ Акела и обратился к Барсу, — Василич, значит, мы с Соловьём летим за Дорином и Берендеем, доставляем их сюда, а потом летим за Володом. Пора это осиное гнездо разорять к чёртовой бабушке. Ладно, поехали. Присаживайся, Финогеныч…
— Погоди маленько, — лесовик как раз о чём-то чирикал с сидящим у него на плече крупным свиристелем. Наконец, тот коротко свистнул и, вспорхнув, скрылся в чаще. Леший шагнул на ковёр и уселся, по-татарски скрестив ноги. Самолёт медленно заскользил над землёй и по пологой траектории стал подниматься в воздух.
Сидящие на ковре махнули руками оставшимся на земле, те помахали в ответ, на глазах становясь всё меньше, а потом и вовсе исчезли. И опять в лицо дул ветер, а внизу проносилась, похожая на камуфляж разведчика, земля. Финогеныч сначала, что называется, дышал через раз, потом любопытство взяло своё и вот он, оправившись от первого страха, с любопытством наблюдает проносившиеся внизу пейзажи.
Примерно минут через сорок полёта над ковром на бреющем полёте встречным курсом пронёсся крупный чёрный ворон. Финогеныч встрепенулся и жестом показал, что нужно замедлить ход. Самолёт величаво поплыл над лесом, гася скорость. Ворон, догнав, спикировал вниз и вцепился мощными когтями в плечо лесовика, хлопая крыльями, выровнял баланс и что-то хрипло закаркал. Финогеныч что-то каркнул в ответ, птица тяжело взлетела и стала снижаться, теряясь из виду. На звероватом лице лешего держалось непонятное выражение.
— Орк ваш нашёлся, — хмуро и как бы даже с удивлением пояснил он в напряжении ожидавшим ответа людям, — он, оказывается, уже давно Клима ищет, сам у воронов выспрашивал — не видали ли? С отцом, говорят, разругался, бродит по лесу с топором в одиночку. Этот ворон спросил: можно ли ему дорогу указать к людям этим? Я сказал: укажи и проводи коротким путём. Ладно ли?
— Всё правильно, — кивнул Акела, — я тоже с ним сталкивался. Клима он уважает не на шутку и слово своё держит крепко. Он, между прочим, жизнь ему спас.
— Клим орку?!
— Нет, орк Климу. А тот его из рабства освободил. Блин, только вот…
— Что, Борисыч? — повернулся к нему Васька.
— Как Берендей с гномом такого союзника примут? Они же орков на дух не переносят. У них эта вражда веками, она у них в крови. Вот это, ёшкин кот, проблема.
— Чего говоришь? — не понял Финогеныч.
— Закавыка, говорю, — пояснил незнакомое слово Акела.
— А-а…
— Это не то самое место, где мы их ждать должны?
— Оно самое и есть.
Ковёр-самолёт, плавно сбавляя ход, стал снижаться. Под высокой отвесной скалой была небольшая площадка, заросшая, как газон, густой зелёной травой. Рядом вызванивал весёлыми струйками ручеёк и скатывался в обросшую камышом низинку. Там поблёскивал бурый, настоянный на опавшей по осени листьях небольшой бочажок, метрах в десяти начиналась стена вековых сосен и кедров. Для бивака местечко просто идеальное.
Пока Акела с лесовиком ставили навес, Соловей развёл костерок и выкладывал из сумки съестные припасы. Предстояло заниматься самым нудным и геморройным на свете делом, — ждать, когда к 'точке рандеву' выйдут друзья. Следовало хотя бы сделать ожидание как можно более комфортным.
Старый друг — чайник с закопчёнными боками, привычно засопел, потом начал тоненько запевать, из-под подпрыгивающей крышки стали выскакивать клубочки пара. Вот уже дегтярного цвета чай разливается в подставленные кружки, начался 'торжественный ритуал полоскания кишок'.
— Борисыч, а когда они должны подойти, не знаешь?
Акела пожал плечами и открыл рот, чтобы ответить, но осёкся, глядя, как у Васьки, глядящего ему за спину, глаза полезли из орбит…. Он резко обернулся, меч со свистом вылетел из ножен.
— Угостили бы пирожком, что ли? — прозвенел кокетливый девичий голосок. Они остолбенели. Меч вернулся на своё место. Ну, просто «Плейбой»! Высунувшись из воды, в изысканной оправе камышовых листьев, лукавыми изумрудными глазами смотрела на них обнажённая девица. Между длинными рыжими кудрями кокетливо выглядывали розовые соски. Улыбка была белозубая, эдакая эротически-дразнящая. Тьфу, ты, да это же русалка!
— Как зовут тебя, красивая?
— А пирожком угостишь, рыжеусый?
— Да запросто, — взяв пирожок с достархана, Акела протянул его наяде и услышал за спиной хриплый 'ох!' лесовика…
Холодные сильные пальцы стиснули запястье, вода бочага кинулась в лицо, через миг сомкнувшись над головой. Сильные руки нежити оплели, прижав локти к бокам. Ледяное тело прижалось намертво, выдавливая из лёгких последние остатки воздуха. Акела рванулся, но хватка не ослабла, ледяные губы залепили рот плотным поцелуем. В мозгу тенью голоса прозвучало 'Мой!'
Уже за гранью сознания гибнущее тело, включив рефлекторный опыт, выкинуло трюк. Рот человека открылся, выпуская трель пузырей, тело в объятии сволочной красавицы обмякло, прекратив сопротивление.
Сработало! Русалка отпустила одну руку, видимо, желая перехватиться поудобнее. Пошёл! Правая рука Акелы обхватила сзади шею русалки, пригибая её на себя. Освободившаяся левая, тем временем, змеёй скользнула ей под горло, пальцами намертво вцепившись в нижнюю челюсть, а локтем упёрлась в висок, скручивая голову по оси. Тренер, показывая этот приём, рассказывал, что так японцы во время войны снимали наших часовых. Наяда рванулась, выгибаясь. Стальные пальцы вцепились в руки, пытаясь разжать мёртвую хватку. Поздно…
Шейные позвонки хрустнули и голова откинулась назад, как у сломанной марионетки. Мельтешили яркие круги перед глазами, в ушах надрывался набат. Последним усилием Акела оттолкнул обмякшее тело и сделал гребок вверх…
…Открыв глаза, он увидел верхушки сосен на фоне бледно-голубого неба и два каких-то расплывчатых пятна. Постепенно, словно кто-то наводил фокус, пятна превратились в лица Васьки и Финогеныча. Акела вздохнул, грудь отозвалась резкой болью и кашлем. Тело ломило, словно избитое палками.
— Твою же мать! — пробился в сознание хриплый голосина лешего, — что ж вы, ровно дети малые! Лезете, не знаючи куда!
— Финогеныч, не лайся, — попросил Акела и подивился вышедшему из горла сипу. Перевернулся на бок, кашлянул, выплюнув воду с тиной, повторил тихо, — чего орёшь? Откуда мне знать про русалок? У нас же их нет, перевелись давно.
— Да гребёна шиш, едрёна корень! — в сердцах всплеснул ручищами лесовик, — да ведь душегубки они! Утащила бы тебя и забавлялась бы похабно! До той поры, покуда бы ты совсем не распух и не развалился бы.
— Во, некрофилки, значит, — хмыкнул Соловей, — Борисыч, теперь мой козырь выше. На меня хоть бабы с нормальной половой ориентацией посягали.
— Пошёл бы ты, — беззлобно огрызнулся Акела. Тело сотрясал озноб, лёгкие горели.
— Как ты хоть вырваться доумился? — уже спокойнее спросил леший, — от их хватки, говорят, спасенья нет.
— Наколка — друг чекиста, — усмехнулся Акела, — плюс джиу-джитсу. Нас без хрена не сожрёшь.
— Думаешь, она бы его оставила? — серьёзно спросил Васька.
