куда-то в другую сторону. Зато соседнее со мной место занял новорусский алкаш. Плюхнувшись всем телом в кресло, он привычным движением защелкнул на поясе ремень и с храпом отключился. Я отодвинулась от соседа как можно дальше, но перед тем, как сделать это, вдруг обратила внимание, что от него не несет перегаром. Странно, честно говоря. Недавно на моих глазах он выпил никак не меньше половины литровой бутылки вискаря. Но от него при этом пахло лишь дорогим одеколоном, отдающим хвоей.
С одной стороны, все происходящее вокруг казалось мне чрезвычайно странным. С другой – осознавала, что эта идиотская мнительность – не что иное, как результат жуткого утомления от событий последних недель.
Улыбчивая стюардесса, разносившая сок и шампанское, попросила казаха убрать на верхнюю полку пластиковый пакет, в котором позвякивали две бутылки из дьюти-фри. Вместо того чтобы немедленно выполнить просьбу девушки, он прижал цветастый пакет к груди и с каким-то неподдельным ужасом осмотрелся. Мне даже показалось, что он инстинктивно ждет от кого-то помощи или совета. Наконец казах все же встал, сделал несколько шагов по салону и запихал свой хрупкий груз между чьими-то сумками. При этом он странно переставлял ноги, так, будто в зад ему вставили какой-то инородный предмет.
Занятых мест в нашем салоне было совсем немного. Кроме меня, казаха, его девушки и алкаша в бизнес-классе летели пара худощавых американских бизнесменов, крупный краснолицый старик и в заднем ряду широких кресел сидела спортивная женщина лет пятидесяти.
Мы, как и было предусмотрено, заняли свои места последними. По команде капитана двери были приведены в положение «автомат», и самолет приступил к рулению.
Через несколько минут огромный «Боинг» разбежался по серой бетонной полосе и легко оторвался от московской земли. Около двадцати минут длился набор высоты. Потом воздух внутри наполнился вкусными запахами. Экипаж начал разогревать обед. В бизнес-классе пассажиров непрерывно кормят и особенно поят на протяжении всего полета. Я с удовольствием продолжила начатую на земле трапезу. При моих тренировках и, как следствие, огромных энергозатратах забота о стройности фигуры совершенно излишня. Поэтому я с удовольствием съела салат, несколько блинов с красной икрой и запила все это шампанским- брют. Ни казах, ни девушка к еде не притронулись. Не проснулся к обеду и мой сосед.
Судя по карте GPS на расположенном передо мной экране, мы приближались к Норвегии. И тут соседка казаха ни с того ни с сего начала громко стонать. Молодой казах громко и нервно стал звать стюардессу. Все это выглядело довольно неестественно. Две девушки в форме подошли к странной паре. Лица их были озабоченными.
– Ей плохо! – кричал казах. – Она очень больная! Позовите кого-нибудь из пилотов.
При этом он вскочил с места и зачем-то пошел к полке, где лежал его хрупкий багаж. Девушка вывалилась из своего кресла и перегородила проход. Изо рта у нее шла пена.
– Срочно сообщите экипажу! – продолжал кричать парень.
Стюардессы переглянулись. В это время старик с соседнего ряда приподнялся со своего кресла и с сильным акцентом сказал по-русски:
– Зачем беспокоить экипаж? Я врач. Пустите меня к больной.
Казах почему-то страшно запаниковал и никак не мог открыть дрожавшими пальцами защелку багажной полки.
Неожиданно раздался абсолютно спокойный голос капитана. Последовало указание всем пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни, так как самолет входил в зону турбулентности. В нашем салоне выполнить такую команду уже было невозможно. Тут я окончательно осознала, что мой сосед только притворялся пьяным. Он уже был абсолютно трезв, напряжен и сосредоточен. Вопреки команде командира он расстегнул ремень и принял удобное положение для того, чтобы броситься вперед. Еще секунда – и он рванулся к казаху. В этот момент нас сильно тряхнуло. Благодаря этому помешанный азиат сумел увернуться от броска. Он наконец выхватил свои бутыли и в мгновение ока расколол их друг о друга. Пока мой сосед ловил равновесие, шахид пырнул его «розочкой» из-под коньяка «Otard». Сосед не успел полностью увернуться, и осколки стекла впились в левое предплечье.
– Аллах акбар! – отчаянно выкрикнул обезумевший казах.
Но тут же он получил ответный удар ногой в голову. Отключившись, он повалился вбок на правый ряд кресел, подставив спину. И следующий удар мой сосед нанес здоровой правой рукой в нижнюю часть шейного отдела позвоночника. Я оценила, что, если бы он так ударил в верхнюю часть шеи или же в основание черепа, в проходе валялся бы бездыханный труп. Но казаха явно не хотели убивать. Мой раненый сосед, не обращая внимания на боль и кровь, повалился сверху на обездвиженного террориста и здоровой своей рукой сорвал с него брюки.
«Господи! Это еще зачем?» – успело промелькнуть в моей голове.
Но тут я повернулась вперед и увидела, что оставленная без внимания подруга казаха сшибла с ног обеих стюардесс и бросилась к туалету. Откинув поднос с остатками еды и питья, я устремилась за ней. Самолет вновь качнуло, и я была неожиданно остановлена случайно свалившимся в проход стариком доктором, но через мгновение вновь была на ногах. Террористка тем временем сунула дрожащую руку под платье.
– Осторожно! – раздался крик за моей спиной. – У нее там бомба!
«Какое там «осторожно»!» – мелькнуло в моей голове. Я уже была рядом, когда самолет сотрясся в очередной раз. Упущенная мной девица влетела в туалет и попыталась закрыться внутри. Но теперь я уже была совсем рядом и не дала ей этого сделать. Разумеется, я не стала хвататься за ручку снаружи и тянуть дверь на себя – вместо этого одним ударом ноги снесла к чертовой матери хлипкую перегородку. Но момент, когда от моего удара разлетались в стороны защелки, петли и шпингалеты, внутри кабинки ухнуло. Меня отбросило назад. Мокрые горячие ошметки полетели мне в лицо.
И сам самолет, и жизни всех его пассажиров спасло то, что шахидка, убегая от меня, неосторожно подорвала спрятанную в собственном теле мини-бомбу-тампакс. Слава богу, она не успела вытащить заряд наружу. Ее тело приняло всю мощь взрыва на себя.
Моим глазам явился ужас, которого не дай бог увидеть никому. Кроме кандидатов в шахиды, разумеется. Еще живая, еще в сознании, на одних лишь окровавленных локтях она судорожно выпросталась из окутанной едким дымом туалетной кабины. Агония сотрясала остатки растерзанного тела. Живота и внутренностей у нее не было вообще. Кровавая каша растекалась по проходу. Кричать самоубийца не могла – разорванные легкие вываливались из грудины. Глаза вылезли из орбит. Невозможно представить ничего страшнее ее последних секунд!
Все плыло у меня перед глазами, когда, поддерживаемая стюардессами и старым доктором, я встала на ноги.
«Ну все! Я опять победила! Я даже выжила!» – успело мелькнуть в моей голове, и в этот миг все подо мной провалилось. Страшный удар в голову отключил сознание.
Папа
Что это было? Я провалилась в бесцветную тошнотворную хмарь. Ни времени, ни пространства вокруг не было. Только боль. Она то нарастала, то отпускала, оставляя после себя все ту же тошноту. Ко мне кто-то идет... Нет, не идет, ковыляет. Ах да, это мой бедный художник. Я не вижу его лица, но чувствую, как он взволнован.
– Мамочка! Мамочка моя! Все хорошо! Держись! Я жду тебя! Я хочу, чтобы ты привела меня в мир!
Боль мешает мне отвечать даже из беспамятства.
– Я так страдал! Я страдал всю жизнь! Я болел! Ты лучшая! Но ты не поверила мне! Мамочки часто не верят своим детям. Ты оставила мне деньги в туалете! Я нашел их и плакал, как не плакал никогда. А потом они сгорели! Они сгорели вместе со мной. Меня убили!
– Нет, нет! – Я пытаюсь ответить, но сама ощущаю свое полное бессилие. Мозг не передает команды губам – художник как-то странно размахивает передо мной руками, и единственное, что я вижу, – тот самый смайлик, сложившийся из родинок на тыльной стороне его ладони, на которую я обратила внимание при первой и последней нашей встрече. «Зачем я так внимательно смотрю на это место? Что означает эта созданная природой рожица? В ней есть какой-то смысл? Разгадка чего-то?» – думаю я, но посмотреть в лицо художника мне все равно не удается.
– Мамочка! Пожалей меня! Мне так страшно было задыхаться и гореть! Так мучительно и так больно!
