предела.
Со вздохом вернувшись в спальню, Маргред сняла с кровати одеяло и укрыла его.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Во сне его пахло сгоревшим порохом и металлом, кровью и страхом. Пот из-под каски сбегал по лицу и намочил подмышки. Калеб кричал:
– Внутрь! Всем садиться!
Младший сержант Майк Денанцио метнулся к «хаммеру» и скорчился на заднем сиденье. Вслед ему прогремели выстрелы, напоминавшие разрывы многозарядной петарды на праздновании Дня независимости 4 июля.
– Пошел, пошел, пошел! – скомандовал Калеб.
«Хаммер» вдруг резко накренился. Хватая широко раскрытым ртом воздух и отчаянно ругаясь, девятнадцатилетний младший сержант Дэнни Торрес – водитель – давил на педали. Огромный восьмицилиндровый V-образный двигатель со скрежетом взвыл, и машина рванулась вперед. Из радиоприемника доносились неразборчивые хрипы и вопли. Выстрелы. Крики. Еще выстрелы, громче. Ближе.
Из башенки турели 50-калиберный пулемет обдал кабину пылью и грохотом. Майк перезаряжал винтовку М-16, загоняя в магазин новую обойму. Радио хрипело на английском и арабском. «Хаммер» вилял из стороны в сторону.
– Смотри вправо. Вправо! На крыше.
С бешено бьющимся сердцем Калеб выпустил очередь в ответ. Сквозь исчерканное пулями лобовое стекло он увидел, как идущая впереди машина подпрыгнула и перевернулась, когда они с ревом вырвались из засады. Ровная, ничем не примечательная, безжизненная дорога впереди выпрямилась и потянулась между рядами бетонных бункеров. «Хаммер» набирал скорость.
– Порядок? – крикнул Калеб.
– Порядок.
Майк на мгновение поднял вверх большие пальцы обеих рук. Над головой промелькнул зелено-белый дорожный знак на арабском. Рявкнул клаксон. По среднему ряду шоссе медленно полз какой-то фургон. Час пик по-иракски. Калеб позволил себе осторожно перевести дух.
И тут дорога взорвалась вспышкой дыма и боли.
Он не мог дышать.
Он ничего не видел.
Он ни о чем не мог думать.
Он лежал, выкашливая пыль, а сверху на него дождем рушился асфальт, жалящий, как шрапнель. Он прикрыл голову. Вот здесь, под рукой у него что-то лежало… Что? Ботинок. Обыкновенный ботинок, с обыкновенной ступней и биркой, на которой были выбиты чья-то группа крови, чей-то номер социального страхования…Его пулеметчик. Джексон.
Господи Иисусе!
В ноздри ему ударил запах крови и гари. Его ноги… Он не мог пошевелить левой. Он медленно пополз к Дэнни, скорчившемуся в нескольких ярдах поодаль, в рваной униформе, перепачканной кровью и грязью. Он должен помочь ему. Он должен спасти его. Ползи! Волны боли катились по телу, отбирая силы, сбивая дыхание. Ползи!
Одной рукой он взял мальчишку за плечо, намереваясь перевернуть его на спину, и уставился в лицо… Мэгги.
Голова ее безвольно упала в пыль. Одна сторона лица была покрыта какой-то черно-красной массой. Она намочила ей волосы и медленно стекала на землю. Его охватило отчаяние. Он опять опоздал; она была мертва, он не сумел спасти ее…
Она открыла глаза – синие глаза, глаза Дэнни – и заговорила.
– Просыпайся, – услышал он.
Калеб проснулся резко, как от толчка. Голова гудела и раскалывалась от боли. Левую ногу жгло как огнем.
Над ним склонилась Мэгги, в глазах ее светилась забота – в карих глазах, таких глубоких и темных, что зрачок невозможно было отличить от радужки.
Она приложила ладонь к его щеке, ласково погладила.
– Просыпайся, – повторила она. – Тебе всего лишь снится сон.
– Да, мне… – Он заворочался, стараясь принять сидячее положение и с трудом вырываясь из цепких объятий кошмара. – Прости меня.
– Ты очень устал. Тебе лучше лечь в постель.
– Ага.
Кажется, ноги еще повинуются ему. Калеб попробовал встать. Дерьмо собачье!
– Похоже, я…
Он с силой потер лицо руками, словно стараясь стереть из памяти образ умирающего Дэнни. Или Мэгги, окровавленной и обнаженной, которую пожирают языки пламени.
– Я давно отрубился?
– Теперь даже мне видно, что недавно. – Она нахмурилась. – Больно?
– Немного, – неохотно признал он.
Нога болела так, словно кто-то врезал по ней бейсбольной битой.
– Твоя сестра дала мне таблетки. У тебя есть свои?
– В ванной.
– Хорошо.
– Нет, плохо. – Он все еще не отошел от своего кошмара, а вдобавок навалилась дурнота, вызванная недосыпанием. Так что только таблеток ему и не хватало. – После них я начинаю чудить.
Она вопросительно изогнула брови.
– Чудить?
– Испытываю беспричинную усталость и вялость. А без должной концентрации я не смогу хорошо делать свою работу.
– Да и сейчас тебя вряд ли можно назвать полным сил. Тебе нужно принять таблетки. И отдохнуть. Пойдем. – Она уперлась плечом Калебу в грудь и закинула его руку себе на шею. – Я тебе помогу.
– Я могу идти сам.
– Но только плохо.
Конечно, он мог протестовать. Но правда заключалась в том, что было так приятно опереться на нее – мягкую, теплую и удивительно сильную. Ее волосы то и дело касались его щеки.
– Пойдем же.
Мэгги задыхалась. Все-таки он оказался слишком тяжелым. Но в голосе ее не слышалось раздражения.
Нетвердой походкой Калеб проковылял в ванную и выпил таблетки. Едва удерживаясь на ногах, он сделал свое дело, вымыл Руки и почистил зубы.
Когда он снова открыл дверь, перед ним стояла Мэгги, такая дьявольски красивая, что сердце сладко замерло у него в груди.
– Пойдем спать, – распорядилась она.
Последний из мучивших его кошмаров растаял перед перспективой отвести ее в постель. Его постель.
– Я ждал всю свою жизнь, пока ты скажешь эти слова.
Ее губы дрогнули в улыбке.
– Да мы встретились всего три недели назад…
Он подался вперед, зарылся лицом в ее волосы, одурманенный викодином и исходящим от нее ароматом очарования.
– Всю свою жизнь! – торжественно повторил он.
Они вместе преодолели расстояние в несколько шагов до его постели, двигаясь как школьники, дорвавшиеся до танцев на вечеринке.
