— Это была не ее ошибка, — сказал он коротко. — Моя.
Они посидели в тишине, которая говорила сама за себя.
Грифф откашлялся.
— Иногда женщинам, человеческим женщинам, нужно занятие, чтобы оттаять.
Конн поднял брови.
— Если ты собираешься давать мне советы по поводу моей сексуальной жизни, то мне нужно еще выпить.
— Я не говорю о постельных играх. Или не только об этом, — сказал Грифф. — Девочка пробыла в Убежище меньше дня. Ей требуется время, чтобы приспособиться.
Время было тем, что селки имели в изобилии. В течение своего долгого и осторожного существования Конн привык мыслить годами и столетиями. Но убийство демонами селки Гвинет и новость о прибытии Го разожгли в нем непривычную безотлагательность.
Прибытие лорда демонов и его собственное нетерпение.
Ведомый нуждой и сладострастием, он говорил слишком быстро, давил слишком сильно, ждал слишком многого. Грифф был прав. Люси требовалось время, чтобы привыкнуть к острову, прежде чем она примет свое место здесь. Прежде чем она примет его.
— Сколько времени? — спросил Конн.
— Это зависит от того, что Вы сделали, чтобы вывести ее из себя, — сказал Грифф.
В речи хранителя присутствовал юмор и понимание — последствие любви человека, предположил Конн. Грифф взял свою Эмму из обломков ее судна по приказу Конна, жил с ней более шестидесяти лет, произвел на свет и воспитал с ней двух человеческих детей.
И, в конце концов, увидел, как эти дети выросли и разъехались, держал руку их матери и наблюдал, как она умирала. Это было последствием связи своей жизни с жизнью смертного. Со смертной любовью.
Память о собственных словах преследовала Конна.
«Я был бы предан тебе. Не было бы никаких других партнеров ни для одного из нас, пока ты жива».
Он отогнал эту мысль.
— Сколько времени прошло до того, как твоя пара … приспособилась? — спросил он.
Грифф потер челюсть.
— Недели. Вашей цели способствовало бы какое-то занятие для девушки. Что-то полезное. Заставьте ее почувствовать себя здесь нужной.
Образ Люси, слова Люси, стояли перед ним, обвиняя.
«Всю свою жизнь, я воображала, что буду необходимой. Мечтала о том, что буду любимой за то, кто я. А не быть оттраханной из-за того, кем была моя мать».
Конн глотнул еще виски, чтобы прогнать воспоминание.
— Я объяснил свои потребности. Она не хочет ничего из этого.
Или меня.
— Что-то другое, — сказал Грифф. — Нам не нужен учитель, но…
— Она не возьмется готовить, — прервал Конн. — Она хватила этого там, где жила.
Он посмотрел на стакан виски в своей руке и поставил его.
— Позволь ей учиться вместе с Йестином и остальными.
Брови Гриффа изогнулись в удивлении.
— Она не селки.
— Но у нее есть сила. Позволь нам увидеть, как она научится управляться с ней.
— Если Вы хотите понравиться ей, есть более легкие пути. Может подарок…
— Я уже сказал ей, что у нее может быть все, что она попросит, — Конн отклонил предложение.
— Кроме ее свободы, — сказал Грифф.
Их глаза встретились. Конн горько улыбнулся.
— За исключением этого.
— Тогда это должно быть что-то, что она не может попросить, — сказал Грифф. — Что-то, чего она хочет.
— Как я узнаю, чего она хочет, если она не спросит? — перебил его разочарованный Конн.
Грифф пожал плечами.
— Вы должны проявить внимание. Прислушаться. Женщины это любят.
— Что-нибудь еще? — сухо спросил Конн.
— Вы могли бы попробовать освежающее погружение в океан.
— Нет.
— Я не имел в виду, что плавание убедит ее, — Грифф усмехнулся. — Но это могло бы помочь Вам.
Конн встал и проследовал к пустому камину. Никогда не допускайте эмоций. Никогда не проявляйте слабость. Стоя спиной к Грифу он сказал: — Я не могу.
— Мой лорд, — сказал Грифф понимающим тоном. Сочувствующим.
— Вы не сможете всегда отрицать свою природу. Погружение в море время от времени не превратит Вас в Вашего отца.
Конн сжал руки за спиной.
— У нее моя котиковая шкура.
Повисло напряженное молчание.
— Вы отдали ей свою шкуру, — голос хранителя был полон недоверия.
Конн пересилил спазм раздражения.
— Она не смогла взять ее.
— Нет, — немедленно согласился Грифф. — Но… Тогда Вы нуждаетесь в плавании даже больше. Если не охладить кровь, то хотя бы прочистить голову. Отдать ей свою шкуру… О чем Вы думали?
Он вообще не думал.
По крайней мере, он не думал о ней.
Только о себе, его людях, их потребностях.
Так или иначе, не смотря на все доводы и любые инстинкты самосохранения, которые у него были, он должен найти другой путь.
«Проявите внимание, — убеждал Грифф. — Прислушайтесь».
Другой непрошеный голос шептал в его голове, мягкий и прерывистый, как море. «Всю свою жизнь, я мечтала о том, что буду любимой за то, кто я».
Конн сжал руки в кулаки. Он мог попробовать. Что ему терять?
Кроме всего, что он имел.
Для компании у нее была луна и собака, для утешения — вино.
Этого было недостаточно.
Люси прошлась от окна до очага. Ее руки дрожали в пышных рукавах одежды. Ее горло саднило. Ее глаза жгли непролитые слезы.
Если бы она была дома, она пошла бы на пробежку или убежала бы в свой сад, схватила бы книгу или включила телевизор. Что угодно, чтобы притупить остроту ее желания и заглушить голоса в своей голове. Что угодно, чтобы уменьшить боль, стереть жестокие воспоминания о словах Конна.
«Мои люди умирают. Ты обещаешь жизнь».
И его взгляд, когда он сказал это, тот взгляд… Как она могла перенести это? Он убивал ее. Он похитил ее и теперь разрывал ее на части, сминая ее оборону. Когда ее не станет, что останется?
Когда вы снимаете панцирь с краба, он умирает.
Люси прижала ладонь к груди, будто так она могла сдержать боль внутри или отбросить ее.
Она не была храброй, как Регина, или уверенной в себе, как Маргред. Ей было двадцать три года, и она была в полном одиночестве, она хотела домой.
Она чувствовала глухой стук сердца под своей ладонью и помнила тело Конна, прижатое к ее телу, его
