Политическая биография Сталина. Том 2

штаба и командиров армии, штабы которых нередко находились на расстоянии в тысячи километров друг от друга. Это затруднялось из-за внимательного наблюдения за ними со стороны тайной полиции, что вынуждало их проявлять максимальную осторожность. Переворот против Сталина был назначен на 1 мая 1937 г., главным образом из-за того, что первомайские парады позволяли осуществить значительные перемещения войск в Москву, не вызвав подозрения»[952] .

На заседании Военного совета Сталин чрезвычайно резко говорил о том, что в провальном состоянии оказалась разведка. Он подчеркивал: «Нужно проверять людей, и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит надо иметь широко разветвленную разведку, чтобы каждый партиец и каждый не партийный большевик, особенно органы ОГПУ, рядом с органами разведки, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели. Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности и в узком смысле слова также, в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ОГПУ возглавлялась шпионом Гаем и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно только не для нас. Разведка — это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши»[953].

Примечательно, что именно в выступлении 2 июня 1937 г. он фактически призвал членов партии и все население страны заниматься доносительством. Это, как известно, сыграло свою зловещую роль, поскольку под видом вскрытия недостатков и «сигналов» о вражеской деятельности тех или иных лиц или организаций развернулась беспрецедентная волна шпиономании и поиска врагов народа повсюду, где они могли быть. И даже там, где их заведомо не могло быть. Ибо наказ вождя звучал предельно ясно и определенно — «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда, хотя бы на 5%, то и это хлеб»[954]. На первый взгляд, этот призыв вроде и не выглядел столь взрывоопасным, могущим вызвать настоящий девятый вал доносительства. Но учитывая сложившуюся тогда ситуацию, его нельзя квалифицировать иначе, как призыв к «охоте на ведьм».

Сталин фактически выразил вотум недоверия Генштабу РККА: «Генеральный штаб существует для того, чтобы он изо дня в день проверял людей, давал бы ему советы, поправлял. Может какой командующий округом имеет мало опыта, просто сам сочинил что-нибудь, его надо поправить и придти ему на помощь. Проверить как следует.

Так могли происходить все эти художества — на Украине Якир, здесь в Белоруссии — Уборевич. И вообще нам не все их художества известны, потому что люди эти были предоставлены сами себе и что они там вытворяли, бог их знает!

Генштаб должен знать все это, если он хочет действительно практически руководить делом. Я не вижу признаков того, чтобы Генштаб стоял на высоте с точки зрения подбора людей»[955].

Выступление Сталина на заседании Военного совета некоторым историкам кажется выступлением растерянного человека. Но, по-моему, это в корне ошибочное представление. Хотя его и подкрепляют аргументом, будто Сталин знал, что в заговоре принимают участие, помимо Тухачевского и других арестованных военных, многие другие. То есть масштабы заговора были гораздо более значительными, чем казалось вначале, и поэтому, мол, вождь пытался предотвратить объединение против него всех недовольных военных. Мол, этими соображениями продиктовано было и его следующее заявление:

«Я думаю, что среди наших людей, как по линии командной, так и по линии политической, есть еще такие товарищи, которые случайно задеты. Рассказали ему что-нибудь, хотели вовлечь, пугали, шантажом брали. Хорошо внедрить такую практику, чтобы если такие люди придут и сами расскажут обо всем — простить их. Есть такие люди?

ГОЛОСА. Безусловно. Правильно.

СТАЛИН. Пять лет работали, кое-кого задели случайно. Кое-кто есть из выжидающих, вот рассказать этим выжидающим, что дело проваливается. Таким людям нужно помочь с тем, чтобы их прощать…

СТАЛИН. Простить надо, даем слово простить, честное слово даем» [956].

Конечно, всерьез принимать это «честное слово» было бы верхом наивности. Сталин, конечно, не намеревался прощать даже тех, кто явится с повинной, хотя рассчитывать на такую явку в тех условиях было, с объективной точки зрения, абсурдно, поскольку такого рода преступления, если они совершались, не подлежали никакому прощению и, разумеется, не имели срока давности. И потенциальные противники вождя понимали это не хуже, чем он сам. Тем не менее, во исполнение данного обещания наркомом обороны 21 июня 1937 г. был издан приказ, в соответствии с которым предписывалось: «Командирам, начальникам, военным комиссарам, военным прокурорам и особым отделам ГУГБ НКВД СССР военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях, добровольно явившихся и без утайки рассказавших обо всем, как ими совершенном, так и назвавших всех своих сообщников и единомышленников, задержанию и аресту не подвергать и против них уголовного преследования не возбуждать»[957].

Независимо от того, какими мотивами было продиктовано решение о прощении тех, кто явится с повинной, его нельзя расценивать как нечто бессмысленное и не имевшее своей подоплеки. Видимо, Сталин хотел тем самым расчистить себе почву для проведения дальнейших репрессий в армии, ссылаясь на то, что затаившиеся враги не вняли его призыву. И явным знаком этого был следующий пассаж из обращения наркома обороны к армии в связи с делом Тухачевского и других. «Сейчас эти враги народа пойманы с поличным. Они целиком признались в своем предательстве, вредительстве и шпионаже. Нельзя быть уверенными, что и эти заклятые враги трудящихся полностью рассказали все, что они сделали. Нельзя верить и тому, что они выдали всех своих единомышленников и сообщников. Но главные организаторы, руководители и шпионы, непосредственно связанные с германским и японским генеральными штабами и их разведками, разоблачены. Они получат заслуженное возмездие от карающей руки советского правосудия»[958].

Еще накануне ареста Тухачевского по инициативе Сталина 10 мая 1937 г. было принято решение принципиальной важности — о введении института военных комиссаров. (Институт военных комиссаров был отменен через несколько лет после окончания Гражданской войны.) Одновременно было принято решение о создании в военных округах военных советов, значительно ограничивавших власть командующих округами. Это, несомненно, были шаги, сигнализирующие о том, что Сталин решил установить жесткий партийный (читай — личный!) контроль над вооруженными силами. По его мысли, такой контроль если не сделает невозможным возникновение серьезной военной оппозиции его курсу, то значительно затруднит практическую реализацию подобного рода замыслов. Данная задача, главная в ту пору, четко была сформулирована в положении о военных комиссарах, где, в частности, говорилось: «Военный комиссар совместно с командиром обязан оградить вверенную ему воинскую часть (соединение, управление, учреждение и пр.) от проникновения и появления в ней врагов народа, шпионов, диверсантов, вредителей, пресекая немедля и решительно всякие действия, могущие нанести вред РККА»[959].

11 июня 1937 г. в Москве Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в закрытом судебном заседании рассмотрело дело по обвинению следующих лиц: Маршал Советского Союза Тухачевский, заместитель наркома обороны СССР; командарм 1 ранга Якир, командующий войсками Киевского военного округа; командарм 1 ранга Уборевич, командующий войсками Белорусского военного округа; командарм 2 ранга Корк, начальник Военной академии им. М.В. Фрунзе; комкор Эйдеман, председатель Центрального Совета Осоавиахима СССР; комкор Фельдман, бывший начальник Управления по начсоставу НКО СССР; комкор Примаков, заместитель командующего войсками Ленинградского военного